Лесли Мэримонт - Разве я не хорошенькая?

Нет, не стоит проявлять ненужного любопытства. Она ведь приехала в Хуарес лишь для того, чтобы посетить могилу Каталины в годовщину смерти. Ей еще предстоит сегодня долгий путь обратно в Альбукерке, где она нашла работу в секретариате местного университета. И еще она собиралась сегодня позвонить Реймонду…

Прошло три недели с того дня, как она покинула мужа. А казалось, по меньшей мере три года… Целая вечность, вечность холодного, горького одиночества… Каждый день этой новой жизни, этого пустого существования вдали от любимого человека был заполнен постоянно терзающими ее раскаянием и сожалением. Жаклин все время вспоминала отчет, который читала перед расставанием с Реймондом. Она будто взглянула на себя его глазами. Как отвратительно бездушно и расчетливо вела она себя в последовавшие за смертью Каталины годы. Использовала людей, встретившихся ей на пути, зачастую даже хорошо к ней относившихся, может и не жестоко, но эгоистично, бесчувственно. У нее была цель, единственная цель, которая, казалось, оправдывала любые средства. Деньги!

Ей бы хотелось оправдать себя и обвинить кого-то другого в том, что ее брак с Реймондом распался, но Жаклин не находила в этом ничьей вины, кроме собственной. Она и только она виновата в случившемся. Вудроу был совершенно прав, называя ее хищницей и охотницей за сокровищами. Никаких оправданий нет и быть не могло, есть только причины, сделавшие ее такой. И искать их надо здесь, в Хуаресе…

Жаклин резко остановилась, не веря своим глазам. Могилы, к которым она приближалась с тяжелым сердцем, ничем не походили на те, которые она рисовала в своем воображении. Два аккуратных холмика с католическими крестами, чистая земля вокруг, огромный куст алоэ между ними. И два надгробных камня. Недешевых. На левом, над могилой ее матери, были высечены только имя и две даты. На правом же, на белом мраморе значилось следующее:

Каталина Агилла,

возлюбленная супруга Карлоса Агиллы.

Покойся в мире, святая душа,

да хранит тебя Господь!

Ты будешь вечно жить в нашей памяти.

Жаклин опустилась на колени между могилами, осторожно прикоснулась пальцами к надгробию сначала матери, которой, увы, совсем не помнила, потом к надгробию заменившей ей мать Каталины. Она испытала острый стыд и горькое раскаяние — ведь сегодня она впервые посетила эти могилы со дня похорон тети. Девять лет… Девять долгих лет, которые она провела в постоянной погоне за деньгами. Девять лет, за которые ни разу не вспомнила и не посетила могилу женщины, что любила ее как мать.

— О, Каталина! — вскричала Жаклин-Хуана и разрыдалась, прижавшись лбом к нагретому солнцем мрамору, — прости меня, родная, прости!..

Затем, немного успокоившись, она выпрямилась, смахнула слезы и принялась убирать принесенными розами сначала одну могилу, потом другую.

Солнце нещадно высушило землю. И по ней далеко раздавались чьи-то шаги. Шаги приближались. Жаклин обернулась и этот момент услышала приглушенный вскрик:

— Хуана? Хуана, это ты?

Она вздрогнула, вгляделась в приближающегося мужчину и узнала… Карлоса Агиллу.

— Господи Иисусе! — произнес изумленный дядя. — Я совсем забыл, как ты похожа на Каталину…

Жаклин молча смотрела на него. Карлос сильно изменился за то время, что они не виделись. Стоящий перед ней мужчина ничем не напоминал жалкого пьянчужку, который был мужем умирающей женщины и пропивал все деньги, что были так нужны на ее лечение! Он выглядел хорошо, да нет, какое там хорошо, просто отлично! Аккуратно подстриженная бородка, темные, с проседью волосы, прямая спина. В руках он держал два букета цветов — большой и поменьше.

— Так это ты… — запинаясь, произнесла Жаклин с явным недоверием в голосе, — ты приходишь на их могилы?

Он молча кивнул, подошел ближе, положил цветы к каждому камню.

— Я был тут с месяц назад, — сказал он. — Прибрал немного. Ты же помнишь, какой чистюлей была Каталина.

Да, она помнила. Действительно, Каталина делала все, что могла, чтобы ее дом выглядел опрятным и нарядным. Жаль только, дом этот был всего лишь глинобитной лачугой.

— Но почему… почему ты приходишь сюда?

— Хуана…

— Я не Хуана, меня зовут Жаклин! — резко оборвала она.

— Понимаю… Ты хотела забыть прошлое. Не могу обвинять или упрекать тебя. Я и сам хотел забыть.

— О да, — ядовито отозвалась Жаклин. — И похоже, тебе это прекрасно удалось. Отличный костюм, дорогие цветы, прекрасная стрижка. Да я не узнала бы тебя, если бы встретила на улице! И к тому же новая жена, дети.

— Так ты знаешь?

— Да, я все о тебе знаю. И о твоей новой работе, дающей приличный доход. Одного только я не знаю, Карлос, как тебе все это удалось? В тот день, когда мы хоронили Каталину, ты был мертвецки пьян, жалкое подобие человеческого существа, без гордости, без чести, без совести. — Жаклин гневно сверкнула глазами.

— Что ж, я принимаю твои упреки. Ты совершенно права, Ху… Жаклин. Именно таким я и был. Не мог справиться с болезнью Каталины, с ее страхами. Я вообще не имел права жениться на ней, раз не смог обеспечить ей ту жизнь, что обещал. Да, это было проявлением моей слабости, но я всегда был слаб в отношении Каталины. Я так любил ее, что не мог идти против ее желаний. Особенно после того, как потерял работу. Я чувствовал себя таким… бессильным и таким бесполезным. Выпивка казалась легким путем к забвению, вот я и пошел по этому пути. Пошел и позволил тебе нести груз, который был моим…

— Не понимаю, что ты там бормочешь, — снова оборвала его Жаклин. — О каких страхах ты говоришь? Каталина в жизни своей ничего не боялась. Она была самой храброй на свете женщиной. Даже когда умирала! Намного храбрее, чем я. И в тысячи раз храбрее, чем ты!

— Да, этого у нее было не отнять. Только это не та храбрость, что требовалась.

— Говори, говори! Что бы ты ни утверждал, только ты виноват в ее смерти. Если бы ты хоть раз отвел ее к приличному врачу, она могла бы жить до сих пор!

— Так ты думаешь, я не хотел этого? Я умолял ее, в ногах валялся, чтобы она обратилась за медицинской помощью. Она отказалась наотрез. Каталина не желала иметь ничего общего с врачами. С тех пор как потеряла ребенка…

— Потеряла ребенка? Но ведь она…

— О да, ей так и не удалось родить своего малыша. Поэтому-то мы так и привязались к тебе, Хуанита, — со слезами в голосе сказал Карлос. — Когда Каталина забеременела в первый раз, врач, который наблюдал за ней, оказался не очень добросовестным и не обратил должного внимания на тревожные симптомы. Она скрывала это от меня, не хотела волновать, только перед каждым визитом нервничала все больше и больше. Потом… — Карлос с трудом сглотнул, — потом у нее произошел выкидыш. После этого у Каталины что-то случилось с рассудком. Она начала многого бояться — больших городов, толпы… Мы продолжали жить здесь, в Хуаресе, потому что он такой маленький, такой заброшенный. Я тогда еще мог перебраться хотя бы в Эль-Пасо, найти приличную работу, но она категорически отказывалась. Часть ее страхов осталась при ней на всю жизнь, особенно в отношении врачей. Даже нашего местного доктора она избегала всеми правдами и неправдами. Ты ведь помнишь его, Хуанита? Док Муньядо? Каталина всегда водила тебя к нему, но сама категорически отказывалась обращаться за помощью. После первого выкидыша мы не оставили попыток родить ребенка, но все повторилось снова, на четвертом месяце… Она худела, чувствовала себя все хуже и хуже. После третьего выкидыша я стал умолять ее показаться врачу, провести анализы. Все было бесполезно. Каталина сказала, что знает, как справиться с бедой, и обратилась к местной знахарке. Ей и правда стало лучше на некоторое время, только больше она уже не беременела… А после того, как я потерял работу, ее самочувствие стало хуже некуда. Я видел, что она серьезно больна, но ничего не мог поделать…