Дженнифер Грин - Два жениха, одна невеста

Он и не предполагал, что Эмма может наброситься на него с таким пылом. Это было совсем непохоже на нее. Однако она решила сделать первый шаг сама, и это ужасно возбуждало. Гаррет ответил на поцелуй со всей страстью, которую испытывал.

Недостаток опыта у Эммы заставлял его кровь вскипать и пениться, словно бурная река. Гаррет не спеша уложил ее на циновку и, не размыкая объятий, вытянулся рядом. Теперь обе руки у него были свободны, чтобы обнимать и ласкать ее. Горячие поцелуи с каждой секундой становились все настойчивее.

Он завладел ее языком и услышал вначале прерывистый вздох, затем стон. Красноречивое свидетельство желания.

Ее платье удерживала лишь полоска ткани на плече. Второе плечо было полностью обнажено, и кожа на нем была мягче и нежнее шелка. Его губы спустились вниз, отыскав пульсирующую жилку на шее, прошлись по изящной линии ключицы. Это обнаженное плечо так притягивало его, что он должен был попробовать его на вкус.

Ее колени раздвинулись, словно ей не терпелось принять его в себя, и Гаррет отбросил последние сомнения. Он никогда не позволял себе терять самообладание, ни в жизни, ни в работе, ни в отношениях с женщинами. Но, черт возьми, Эмма была такой необузданной, такой безудержной, такой страстной. Каким бы невероятным это ни казалось, она потеряла голову так же, как он.

Гаррет понимал, что она пережила эмоциональную встряску. Он тоже не спал прошедшую ночь, не мог уснуть. Ему не давала покоя мысль, что Рид не стал бороться за нее, как должен бороться мужчина за такую незабываемую женщину, как Эмма. Гаррету было больно видеть ее подавленной и испуганной после того, как Келли ушел.

Он твердил себе, что не должен вмешиваться, что ее отношения с Ридом — не его дело. Кроме того, он боялся проговориться, что подслушал их последний разговор в галерее. Кому приятно узнать, что кто-то стал свидетелем подобной сцены.

Но, черт возьми, он не мог видеть, как она несчастна. Когда ему, наконец, удалось сбежать с вечеринки и приехать домой, он обнаружил, что стоит у окна в своей квартире и наблюдает за светом в окнах галереи. Он даже не знал, там ли она, но свет все горел и горел. В конце концов, Гаррет не выдержал и решил убедиться, что с ней все в порядке.

И вот он здесь.

Но с Эммой далеко не все в порядке.

Она выбралась из-под него, села на колени и потянула шелковые складки платья через голову. Под платьем на ней была атласная сорочка. Ее волосы облаком рассыпались по плечам и щекам, но не успело его сознание запечатлеть этот ослепительный образ, как она вернулась к нему.

— Люби меня, Гаррет, — прошептала Эмма. — В прошлый раз мы упустили свой шанс, и я не хочу повторять ошибку. На этот раз я готова дойти до конца. Люби меня со всей страстью, на которую способен.

Ее голос был таким манящим. Собрав остатки самообладания, Гаррет сдавленным голосом произнес:

— Эмма, я пришел сюда не для этого, клянусь. Ты расстроена…

— Тебе ведь тоже интересно узнать, какой будет наша близость? — прошептала она.

— Да. — Не было смысла отрицать очевидное. Особенно, когда ее пальчики скользили по его ребрам, груди, шее, а губы были совсем рядом, на расстоянии вздоха.

— Я сожалела миллион раз, что мы тогда так и не занялись любовью.

— Я тоже.

— Я устала от сожалений, Гаррет. Всю жизнь я жила по придуманным мною самой правилам. Но они не работают. Я хочу тебя. Всегда хотела. Ты ведь не отвергнешь меня?

Если бы он мог. Возможно, чуть раньше — несколько минут назад — ему бы удалось это сделать. Когда его разум еще не был затуманен страстью. Однако сейчас все его мысли и чувства сосредоточились на том, что вот-вот должно было произойти. Красноречивое свидетельство его возбуждения вжималось твердо и настойчиво ей в живот. Уже сейчас Гаррет был уверен, что их близость станет незабываемой.

Назад дороги нет. Необъяснимая химия, существовавшая между ними в юности, никуда не исчезла. Они оба были в огне, оба обезумели от желания обладать друг другом.

Гаррет понятия не имел, что случилось с той атласной сорочкой, но между ними больше не было никаких преград. Когда он погрузился в нее, то почувствовал, как что-то внутри него сломалось. Словно какая-то часть его всю жизнь была защищена панцирем, а с Эммой этой защиты не стало.

Он хотел ее. Она была нужна ему как воздух. Ее запах, ее тихие всхлипывания, ее вкус… Он хотел ее всю, целиком, сейчас же, немедленно, сию минуту.

Эмма выкрикнула его имя, плотно сжимая внутренними мышцами, побуждая двигаться быстрее, резче.

— Люби меня, — повторяла она тихо, покрывая поцелуями его шею и плечи.

Когда первый спазм освобождения сотряс ее тело, он больше не мог сдерживаться. Обезумевший от страсти, стремясь поднять ее на небывалые высоты, он подвел их обоих к краю… и полетел вниз.

Когда все кончилось и Гаррет лежал, спрятав лицо в ее волосах, ничто на свете, даже пожар, не мог бы поднять его.

Ничто не могло заставить его покинуть Эмму.

Гаррет понятия не имел, сколько проспал, но когда его глаза наконец открылись, солнце выглядывало из-за горизонта. Мягкий свет просачивался сквозь жалюзи террасы. Малиновки порхали на мокрой от росы траве, выбирая червяков. Чей-то кот крался по белой кромке забора. А они с Эммой так и лежали в объятиях друг друга.

Циновка под ними была жесткой и неудобной, но он все равно не шевелился. Эмма подняла голову и улыбнулась.

— Я один спал? — пробормотал Гаррет.

— Нет. Я заснула мгновенно. Давно не спала так хорошо.

— Честно говоря, я бы с удовольствием еще подремал. — Один из них ночью, должно быть, прикрыл их ее греческим платьем. — Во сколько ты открываешь галерею?

— Не раньше десяти. Но Джош придет, самое позднее, в полдесятого.

— Значит, к тому времени нам нужно уничтожить все следы преступления?

— Единственное преступление заключается в том, — пробормотала она, — что я ни разу не попыталась соблазнить тебя тогда, в юности.

— Тогда ты была ужасно правильная.

— Я и сейчас такая, — призналась она.

— Не со мной.

— Не с тобой, — подтвердила она и поцеловала его.

Они проспали не больше пары часов, но Гаррет внезапно почувствовал, что снова возбужден.

Больше, чем возбужден. Он весь горел.

Эмма закрыла глаза и прильнула к нему. Она откликалась слепо, неистово на каждое прикосновение, каждую ласку, словно ни один мужчина никогда не преодолевал ее защитные барьеры, как преодолел он, словно никогда прежде она никого так сильно не хотела.

Или, быть может, это он сам испытывал эти чувства по отношению к ней. Он не мог припомнить, чтобы даже в юности чувствовал такое безумие. Ему хотелось быть с ней больше, чем жить или дышать. Ему было наплевать на то, что будет завтра, наплевать на все, кроме обладания ею.