Барбара Делински - Если сердце верит

— Так они вам звонили? — Лили могла бы и сама додуматься, что они непременно позвонят. — Мне так жаль…

— Не волнуйтесь, — ласково возразил кардинал, — это совсем не опасно. Мне ничего не стоило подтвердить, что эти отношения действительно имели место. Мы очень дружили с Джин, но я никогда не скрывал от нее, что хочу стать священником. Тут совесть моя абсолютно чиста. Но ни Терри, ни вам не пришлось бы столько вытерпеть, если бы я сразу объявил об этом. Я виноват, Лили. Вы заслуживаете иного.

Да. Это так. И за это она могла бы злиться на кардинала, как и за то, что он слишком упрощал историю своих отношений с Джин. Но Лили понимала его. Зная по опыту повадки прессы, она тем более понимала это. Другая на ее месте сказала бы, что извинения кардинала слишком запоздали. Но Лили умела прощать.

— Хотите — верьте, хотите — нет, — сказал Россетти, — но именно это дело заставило меня усомниться в моем соответствии кардинальскому сану.

— О нет, вы не должны так думать.

— В моей работе нет места ни гордыне, ни нечестности, даже если речь идет только о замалчивании правды.

— Но миру нужны такие духовные лидеры, как вы.

— Я не должен был причинять страдания.

— Но ведь я дома, — заметила Лили. Зачем обвинять кого- то, если жизнь ее стала так полна? — Так что, возможно, эти страдания были небесполезны.

— Значит, у вас там все наладилось?

— Очень даже. Кажется, я нашла себя.

— Ага… — протянул кардинал. По его голосу Лили поняла, что он улыбается. — Что ж, это утешает меня. Хотя и не оправдывает моего эгоизма. Надеюсь, Бог простит мне его. Но право, я счастлив за вас. И ничуть не удивлен, заметьте! Ведь я всегда говорил, что вы сильная.

Лили теперь тоже улыбалась.

— Говорили.

— И вы, наконец, поверили в это?

— Ну… уже начинаю.

— Вы будете держать меня в курсе?

— Посмотрим, — отозвалась она. — А отец Макдонаф не откажется соединять меня с вами?

Кардинал усмехнулся:

— Будьте уверены. Да не оставит вас Бог, Лили.

— И вас тоже, — ответила она и с теплым чувством закончила разговор.

Надо было быть безумцами, чтобы отправиться в такое время на озеро. Ночь стояла студеная, и сегодня, на третьей неделе октября, воздух был слишком холодным, чтобы выходить на прогулку на каноэ, но Лили не хотела бы провести этот вечер иначе. За последние часы она пережила настоящее потрясение. Но сейчас, здесь, несмотря на ледяной ветер, все казалось намного проще.

Луны не было видно. Ее затянуло плотными тучами. К западу облака постепенно редели и быстро плыли по небу, а в просветах то появлялись, то исчезали звезды.

— Зима идет, — сказал Джон. — Уже пахнет снегом.

Лили чувствовала дымок из каминной трубы домика на берегу, чувствовала чистый бодрящий аромат, исходивший от Джона, но от сухой и замерзшей листвы уже ничем не пахло.

— Снегом? — переспросила она.

— Да, уже скоро. Наверное, в ноябре появится тонкая корочка льда. А еще через месяц — настоящий лед больше фута толщиной. Люди — как вода. Важно только начало, а дальше все происходит очень быстро.

Каноэ покачивалось на волнах. Они были футах в тридцати от острова, в заводях которого жили гагары Джона. Лили вгляделась во тьму, отыскивая птиц.

— Я не вижу их.

Он осторожно ладонями повернул налево ее голову в вязаной шапочке.

— Вон там. Видишь движущиеся тени?

Лили с минуту вглядывалась, стараясь среди пятен ряби различить гагар. Наконец увидела, но только двух. Они плыли рядышком. Лили решила, что так им спокойнее. В следующий момент ее осенила догадка.

— Мама и папа уже улетели, — подтвердил Джон. — На юг.

— А эти двое увидят их когда-нибудь?

— Они не встретятся еще три года. Только тогда молодые вернутся сюда, чтобы найти себе пару, но еще неизвестно, выберут ли для гнездовья наше озеро или одно из соседних. И трудно сказать, узнают ли они своих родителей, а родители — детей.

— Печально, — заметила Лили, подумав о Майде. Впрочем, теперь через разделявшую их пропасть был перекинут мостик.

— Не надо обманываться, — проговорил Джон. — Ради выживания этим птицам придется проявить массу незаурядных качеств. Благодаря этому вид и просуществовал на земле столько миллионов лет. Но чувствительность? Сентиментальность? Не думаю.

— Неужели? А разве не ты говорил, что они каждый раз выходят к тебе навстречу?

Джон усмехнулся:

— Да, правда, мне приятно так думать. Но если долго подождать и хорошенько притаиться, они непременно проплывут мимо.

— Мне нравится иное объяснение. Полагаю, ты тоже чувствителен и сентиментален. — И тут она спросила о том, о чем размышляла уже много часов: — А ты правду сказал им о книге?

Джон уже давно и бесповоротно все решил. И с ощущением полной правоты и уверенности ответил:

— Да, это правда.

— Вообще никакой книги не будет?

— Во всяком случае, на эту тему. Уже и так о мисс Блейк сказано больше, чем мне бы хотелось.

— А как насчет Терри?

— О нем все написано в «Лейк ньюс».

— Но кто-нибудь другой будет копать эту тему дальше.

— Ну и пусть. С меня и этого довольно.

— А как же деньги и слава?

Посмотрев на женщину, доверчиво прижавшуюся к нему, Джон забыл даже о существовании таких понятий, не говоря уж о стремлении к ним.

— Ну что за пустяки — деньги и слава. Ведь их не возьмешь с собой на каноэ, они не согреют тебя в постели после такой прогулки. Они не умеют разговаривать. Они не умеют петь. И не могут иметь детей.

— Я могу иметь детей, — сказала Лили.

— Знаю, что можешь, но ты должна хотеть этого.

— Почему бы и нет?

— Ты не захочешь, если решишь снова уехать в Бостон. Во всяком случае, не захочешь детей от меня, потому что я не собираюсь уезжать отсюда. Вот. А ты?

— Что я?

— Все еще мечтаешь вернуться?

Лили еще не приняла решения, но уже знала, что ей теперь делать. Это оказалось довольно просто.

— Да что мне там нужно? — Она действительно не могла вообразить ничего более важного и существенного, чем то, что происходило сейчас с ней.

— Твоя машина. Фортепиано. Одежда.

— Ну что за пустяки. Ведь машина не может пойти с тобой по озеру на каноэ на леденящем ветру. А пианино не согреет в постели. Одежда не может ни разговаривать, ни петь, ни иметь детей.

— Но ведь это твои вещи. Ведь они чего-то стоят?

Она ни на минуту не спускала глаз с его лица.

— Живые люди стоят куда дороже. И потом, как мне жить с тобой в Бостоне, если ты не собираешься уезжать отсюда?

— Но не из-за меня же ты осталась здесь?

— Ты так думаешь?

Вот он и попался. Джон открыл было рот, чтобы что-то сказать, и тут же закрыл его, а потом, так не вымолвив ни слова, улыбнулся. Эта улыбка согрела Лили.

— Но чтобы ты не слишком зазнался, — предупредила она, — напомню, что есть и другие причины, которые держат меня здесь. Например, Майда. — Оторвав взгляд от лица Джона, Лили посмотрела туда, где были их яблоневые сады. — Она ведь не работала, пока папа не умер, а теперь — смотри-ка.