Александра Соколова - Просто мы научились жить (2010-2012)

– Но будет ли это честно по отношению к нему? Я не смогу рассказать ему о своем прошлом. Любой нормальный человек, услышав о таком, бросит меня, и будет прав.

И вдруг она почувствовала осторожное прикосновение к своей руке. Юра брал ее за руку медленно и нежно, словно спрашивая разрешения. И она позволила. Расслабила ладонь, позволяя ему обхватить ее своими пальцами, и перестала думать.

Из кинотеатра выходили парами. Аллочка и Миша шли в обнимку, а Лека и Юра держались за руки.

– Девушки, может быть, зайдем в кафе и попьем кофе? – Предложил Миша.

– Нам детей нужно укладывать, – с искренним сожалением отказалась Лека, – давайте в другой день?

И они действительно сделали это в другой день. Каждый день до нового года они встречались вчетвером, шли или гулять, или пить кофе, или снова в кино. Чуть поодаль друг от друга, держась за руки, и улыбаясь.

Леке было хорошо. Она почти не говорила – только слушала – и в этом ее молчании было столько спокойствия и тепла, сколько не было никогда до этого.

Юра не делал попыток сближения – казалось, ему тоже достаточно этого тихого рукопожатия, и спокойных прогулок рядом.

Неотвратимо приближались праздники. Окончательно потерявшая голову Аллочка собиралась встречать новый год вдвоем с Мишей, а Юра – вполне ожидаемо – пригласил Леку встретить новый год с ним вдвоем.

И в этот момент она впервые испугалась. Одно дело гулять вчетвером, держаться за руки и говорить о литературе, и совсем другое – оказаться наедине с мужчиной у него дома, в романтической обстановке. Но отказаться – значило бы струсить, а трусом Лена Савина не была никогда.

– Хорошо, – сказала она, – только одно условие: никакого алкоголя.

Юра радостно согласился.

А вот дети в Лекиных группах далеко не так радостно услышали новость, что любимой воспитательницы не будет с ними в новогоднюю ночь.

– Но почему? – Чуть не расплакалась Маша. – Мы думали, ты будешь с нами!

– Я и буду с вами, почти до половины двенадцатого.

– Но это же совсем не то! Куда ты уходишь?

Лека колебалась недолго.

– Мужчина, с которым я встречаюсь, предложил мне встретить новый год с ним, и я согласилась.

– Он дороже тебе, чем мы?

– Нет, – Лека покачала головой, – вы дороже. Но если я откажусь, у меня не будет возможности продолжить с ним отношения. А мне это действительно важно.

На это детям возразить было нечего, и пообижавшись еще немного, они поняли, что для Леки это действительно важно.

Последние два дня перед праздниками были наполнены суетой больше чем остальные – Лека бегала по городу, выбирая подарки для детей, и занималась подготовкой праздничного концерта, а между делом еще успевала поговорить с Аллочкой, которая то и дело прибегала к ней советоваться о том, что приготовить на новогодний ужин, да что подарить Мише, да что ей следует надеть на праздник…

И вот наконец праздник наступил. Отгремел концерт, закончился торжественный ужин, Лека выложила под елку подарки, и, пожелав всем счастливого нового года, вышла из корпуса, где прямо у дверей ее уже ждал Юра.

– С наступающим, – сказал он, передавая ей замерзшую розу в целлофане.

– И тебя, – улыбнулась в ответ она, – пошли?

И они пошли. До Юриного дома было недалеко, всего минут десять, но все эти десять минут Леку аж трясло от волнения. Они практически не разговаривали – кроме первых двух фраз, обменялись еще от силы двумя.

А вот наконец и нужный дом. Подъезд, пахнущий всеми видами физиологических выделений сразу, исписанные надписями стены, каменная лестница наверх, на третий этаж.

Дверь совершенно обычная, и два замка, открытые Юрой один за другим.

Тесная прихожая, старенькие обои, куртка, висящая на крючке и многочисленная обувь, вповалку наваленная на полу.

– Проходи в комнату, – пригласил Юра, – там елка, и все остальное.

Лека разулась и прошла. Елка действительно была – маленькая, зеленая, наряженная старыми советскими игрушками. И стол был – накрытый на двоих, заставленный вазочками с салатами и большой, накрытой подушкой, кастрюлей.

– Сам готовил? – Спросила она, чувствуя, как усиливается дрожь.

– Нет, мама, – ответил Юра. Теперь, когда он разделся, Лека могла видеть, как он подготовился к празднику – на нем был надет серый костюм-двойка, а под костюмом виднелась белоснежная рубашка и галстук. Надо сказать, ему очень шел этот наряд, он делал его одновременно солиднее и почему-то моложавее.

Сама Лека чувствовала себя немного скованно в платье, но признавала про себя, что наряд выбрала удачно.

Они присели за стол. Юра включил телевизор, по которому уже шло поздравление президента. Алкоголя на столе, как и договаривались, не было, зато стояло две бутылки минеральной воды и одна – газированной.

– Что тебе налить? – Спросил Юра.

– Минеральной.

От вида как он разливает минералку в высокие бокалы, Лека чуть не расхохоталась, но заставила себя оставаться серьезной. Ощущение, что «что-то не так» усилилось, но и его она подавила.

– А как ты хотела? – Подумала. – Это же первый раз у тебя. Конечно, будет и глупо, и неловко. Другие женщины это все проходят в четырнадцать, так что не жалуйся.

Между тем, президент закончил речь, и под звук курантов Юра встал и произнес:

– За нас. Чтобы этот новый год был нашим первым в череде многих.

Лека улыбнулась, и тоже встала. Они соприкоснулись бокалами и выпили.

Далее Юра принялся ухаживать. Наложил Леке на тарелку разнообразных приготовленных мамой закусок, и принялся есть да нахваливать.

А она злилась. Все, что происходило, почему-то создавало ощущение натянутого ботинка на размер меньше, чем нужно. Вроде и ходить можно, но давит так, что хоть волком вой. И чем дальше – тем хуже.

Поев, Юра включил музыку и пригласил ее танцевать. Когда его руки сомкнулись на Лекиной талии, и животом она ощутила его живот, стало чуть легче. Приятно было чувствовать себя защищенной в этих крепких объятиях, и тихонько покачиваться в такт мелодичной музыке.

…А я нашел другую. Хоть не люблю, а целую.

А когда я ее обнимаю, все равно о тебе вспоминаю…

Музыка играла, мелодичный голос выводил слова, они танцевали.

И вдруг мелодия изменилась, и зазвучала совсем другая песня. Юра не отпустил Леку, с явным намерением продолжить танцевать, а ее словно ушатом горячей воды окатило. Ноздри наполнились мужским запахом парфюма и чистого тела, а сердце – воспоминаниями.

Я запомню тебя, ты себя сбереги

В равнодушие тем, кто плюет нам в сердца

Я тебя сохраню как последний патрон

Каскадерам любви не положен дублер

И запах, совсем другой, запах брезентовой палатки, запах Женьки, запах ее тела, доверчиво сжимающегося в Лекиных объятиях, соль ее слез на щеках, и горячий шепот: