Лайза Джексон - Бремя страстей

— Что? Я… Ты с ума сошла!

— Не разыгрывай из себя оскорбленную невинность. Неужели ты думаешь, я не знаю, от кого Энджи забеременела?

— Не понимаю, о чем ты.— Деррик изо­бразил искреннее изумление. Видит Бог, в ис­кусстве обмана он поднаторел не меньше Фе­лисити.

— Я видела тебя с ней, Деррик! Я знаю, что ты трахался со своей сестрой. И тем не менее я подтвердила твое алиби на ту ночь, когда она погибла в огне пожара.

—И ты думаешь, это сделал я? Что это я сжег ее?

— Не думаю, а знаю, дорогой. Чего я не могу взять в толк, так это зачем тебе несколь­ко месяцев назад понадобилось поджигать ле­сопилку. Разве что предположить, что ты при­ревновал и Кэссиди к Чейзу…

— Ты свихнулась!

— Хочешь убедить меня, что ты не спал со своей сестрой? Что не чувствовал к ней влечения?

— Не понимаю, как тебе могло прийти такое в голову. Бред какой-то! — Деррик недо­умевающе развел руками, однако глаза выда­вали его. Он был таким же порочным, как и его отец. Раньше она надеялась, что смерть Энджи изменит его. Куда там!

— Возьми себя в руки,— приказала она, хотя сама готова была провалиться сквозь землю. Никогда еще она не позволяла себе говорить с мужем в таком тоне и никогда еще так остро не чувствовала, что вся их жизнь висит на волоске.— Поговорим об этом позже. Сейчас мы должны быть в курсе того, что скажет твой зять, чтобы потом не вляпаться.

— Но я не…

— Заткнись! У нас больше нет времени лгать друг другу.

— Чейзу почти ничего не известно,— про­бормотал он.

— Надеюсь, что так. Но учитывая твой богатый послужной список, лучше мне убе­диться в этом самой.

Мрак окутал лес. Только осколок месяца да пригоршня рассыпанных по небу звезд роняли тусклый свет в реку Бродячей собаки, журча­щую на дне каньона. Санни закрыла глаза, каждой клеточкой ощутив, как ночь обволаки­вает ее. Ветер трепал ее седые волосы, шумел в ветвях деревьев и вздымал мелкую пыль вдоль каменистого берега реки. Одинокий фи­лин ухал в ночи, и были явственно слышны мягкие шаги, словно вышли на промысел ноч­ные обитатели леса. Но это не были люди или собаки… Однажды она уже позволила себе бес­печность и едва не поплатилась за это — ее заметили дети, которые сообщили о ней в по­лицию, и по ее следу пустили собак. Глупые создания. Для нее не составляло труда сбить их со следа…

Посещавшие ее видения становились все от­четливее, и она понимала, что пришла пора явить миру истину, какой бы неприглядной и страшной она ни оказалась. От этого зависе­ла судьба ее сыновей, и у нее не оставалось другого выбора. Пора разорвать порочный круг лжи. Собирая в сложенный из камней очаг сухие сучья и листья, она услышала, как по земле прокатился гул — приближалась гроза. Из складок широкой юбки она извлекла коро­бок спичек и первую страницу «Тайме» за про­шлый день с заголовком «Крупный лесопро­мышленник с Аляски не кто иной, как Бриг Маккензи». Ниже приводились фотографии юного Брига и Машалла Болдуина и была помещена статья, в которой проводилась па­раллель между пожаром семнадцатилетней давности и недавним, в котором погиб Бриг. Но она знала, что в пожаре погиб Чейз.

Санни глухо застонала, скорбя о сыне. Она ясно видела лица всех троих своих сыновей — но было среди них и другое, в котором она безошибочным чутьем угадала лицо убийцы.

— Смерть тебе и всем тем, кого ты лю­бишь,— прошептала она, чиркнула спичкой, и в ночном воздухе заплясали языки пламени, отбрасывая вокруг красноватые блики.

Больше не слышно было стонов филина, смолкли в подлеске шаги ночных обитателей, мерно потрескивал костер. Санни подбрасы­вала в огонь сухие сучья и загадочно улыба­лась чему-то.

— Я не могу больше существовать в атмо­сфере лжи!

Кэссиди стояла у двери с чемоданом в ру­ке, сжимая в кулаке ключи от джипа. Пресс-конференция показалась ей сущим адом. Ее все время мучило сознание того, что она гово­рит неправду. О Бриге. О Чейзе. Узнав, что Маршалл Болдуин и Бриг Маккензи— это одно и то же лицо, ее отец не нашел ничего лучшего, как грязно выругаться, а Дена лишь изрекла: «Все что Бог ни сделал — все к луч­шему». Кэссиди готова была сгореть со сты­да, вспоминая, сколько раз за два дня после разговора с Биллом Ласло ей пришлось врать— врать полиции, родным, знакомым, сослуживцам.

Ей требовалось время и одиночество, что­бы спокойно подумать. Чтобы разобраться в самой себе. Время, чтобы оплакать Чейза, время, чтобы принять Брига… в качестве кого? Не мог же он вечно играть роль ее мужа. Рано или поздно им придется во всем признаться; тайное станет явным— она жила со своим деверем, скрывая, что ее мужа нет в живых.

Кэссиди чувствовала себя совершенно поте­рянной: все зашло слишком далеко, и будущее их отношений с Бригом представлялось весьма сомнительным и непрочным. Она взялась за дверную ручку…

— Значит, уезжаешь?

Вздрогнув, она повернулась и увидела, что он, все еще заметно прихрамывая, направляет­ся к ней. Шрамы на гладко выбритом волевом подбородке лишь подчеркивали строгую кра­соту его лица; он казался таким же суровым и неприступным, как горы Аляски, где он про­вел в вынужденном изгнании долгих семнад­цать лет.

Зазвонил телефон, но они не обращали на него внимания. Очередные репортеры. Усмех­нувшись, она подумала о горькой иронии судь­бы: сколько раз она поднимала телефонную трубку в надежде услышать то, что хотела услышать. Его голос. Теперь ей не было до этого дела.

— Зачем?— он кивнул на чемодан у нее в руке.

— Мне нужно побыть одной. Я чувствую себя здесь, как в тюрьме.

— Из-за меня?

Из-за бесконечной лжи.

— Это скоро кончится, — с мольбой глядя ей в глаза, пообещал он.

— С чего ты взял?

Он смотрел на ее губы.

— Я знаю.

— Бриг…— Она запнулась на полуслове. Последнее время ей приходилось следить за собой, чтобы нечаянно не произнести вслух его настоящего имени; в то же время она из­бегала называть его Чейзом — ей казалось это кощунством по отношению к памяти по­койного мужа; в итоге над ней постоянно до­влел страх — как бы не проговориться. К тому же, если для нее стало совершенно очевидно, что это Бриг, то рано или поздно об этом могли догадаться и другие, несмотря на то, что отличие одного от другого больше каса­лось психологического склада, чем физическо­го облика.

— Я хочу, чтобы ты осталась…

Нет, она должна заставить себя уйти из этого дома. Пока она еще в состоянии сделать это.

— Я никому не скажу ни слова — если тебя волнует именно это. Никто ничего не заподоз­рит. Все знали, что наша с Чейзом семейная жизнь не ладилась. Ты уже почти поправился, так что наше решение расстаться со стороны будет выглядеть вполне логичным.

Глядя ему в глаза, Кэссиди искренне пожа­лела, что их жизнь так запутанна, что они так погрязли во лжи. В глубине души она все еще любила его, как любила всегда, и как, возмож­но, будет любить до самой смерти. Больше того, ее сугубо женская, неподвластная рассуд­ку сущность трепетно реагировала на его бли­зость. В этом смысле она не могла за себя поручиться. Ей не оставалось ничего другого, как только бежать.