Вирджиния Эндрюс - Паутина грез

Из маминых рассказов я узнала, что «в Техасе все городишки одинаково пыльные и грязные, так что, проехав по главной улице, надо потом непременно бежать в ванну». Поэтому папе не пришлось долго уговаривать маму покинуть те края. Историю их знакомства я обожала слушать и заставляла маму вновь и вновь пересказывать ее. Меня не смущало, что всякий раз их роман выглядел немного по-другому: мама то добавляла что-нибудь, то пропускала. Суть же оставалась неизменной, и этот рассказ я мечтала непременно внести в свой дневник.

Ближе к вечеру, когда мама зашла ко мне перед тем, как отправиться в ресторан на праздничный ужин, я попросила ее повторить все сначала.

— Ты еще не устала слушать это? — подняла она брови.

— Что ты, нет! Знаешь, мамочка, это такая чудесная история, просто сказка! В книжках не найдешь ничего подобного, — горячо возразила я.

Мама повеселела.

— Хорошо, — промолвила она, села к туалетному столику и начала расчесывать свои тяжелые золотистые волосы. — Я жила как Золушка. О встрече с принцем не было и разговора, — как обычно начала рассказ мама. — Папа был уважаемым человеком, управляющим на нефтяных разработках. Работы он никогда не боялся, но оставался при этом элегантным кавалером. Надеюсь, ты когда-нибудь встретишь такого мужчину, каким был мой отец.

— Разве наш папа не такой? Он работает наравне со всеми, он даже в машинное отделение спускается…

— Работает он прекрасно, — сухо произнесла мама. — Но я бы хотела, чтобы ты встретила по-настоящему влиятельного и важного человека, который отдает приказы, живет в роскоши…

— Но у нас чудесный дом, мама! — с укоризной воскликнула я. Мы действительно жили в великолепном особняке в самом центре города. Построенный в классическом колониальном стиле, дом имел просторные холлы, высокие потолки, широкие лестницы. Все мои сверстники восхищались им. Особенно удивляла их парадная столовая со сводчатым потолком и колоннами. Правда, это новшество было маминой заслугой: пару лет назад она увидела нечто подобное в одном из журналов, и перестройка началась незамедлительно.

— Да-да, конечно, но я говорю не о том. Я хочу, чтобы ты жила в огромной усадьбе. Чтобы там были и конюшни, и пруды, и парк, и частный пляж, чтобы дом обслуживали десятки слуг… и чтобы… — Тут мамины глаза затуманились и распахнулись, будто глядя вдаль, на привольные луга и густые леса. — …И чтобы там был даже традиционный английский лабиринт из кустарника.

Она тряхнула головой, как бы освобождаясь от наваждения, и еще энергичнее принялась расчесывать волосы. Мама неустанно твердила, что волосы надо ежедневно расчесывать не менее ста раз, и тогда они станут для женщины настоящей короной. Сама она носила высокую прическу, которая открывала лоб и позволяла видеть ее царственный профиль.

— В общем, мои сестрицы, эти гладильные доски, жутко ревновали и бесились из-за того, что отец так любит меня. Бывало, мне он приносил в подарок сувениры и красивые безделушки, а им — обычную галантерею или швейные принадлежности. Впрочем, ни лентами, ни заколками, ни бижутерией они не пользовались. Сестры ненавидели меня за мою красоту, понимаешь? И до сих пор ненавидят.

— Но вскоре твой отец умер, ушел в армию старший брат, — нараспев произнесла я, желая поскорее добраться до романтической интриги.

— Да. И все изменилось. Я стала Золушкой вдвойне. Меня заставляли делать самую грязную работу по дому, мои любимые вещицы и украшения спрятали. А когда я пыталась возражать, сестрицы ломали, жгли мои лучшие заколки, гребни, выбрасывали косметику. Ничего не осталось! — с жаром и горечью сказала мама.

— А что же бабушка, то есть твоя мать? Что она делала? — Ответ я знала, но по правилам игры обязательно должна была услышать его.

— Она? Поддерживала их, поскольку считала, что отец испортил меня. Она точно такая же, как ее разлюбезные дочери. Неважно, как моя мать ведет себя сейчас. Не думай, что если ты получила от нее в подарок брошь-камею, то она изменилась. Все по-старому. Человек не меняется.

— Камея удивительная! — воскликнула я. — Папа сказал, она очень-очень дорогая.

— Верно. Я много лет выпрашивала ее у матери, но она отказывала мне, — с досадой сообщила мама.

— Так бери! Хочешь? Я отдам ее тебе!

— Нет! Камея твоя, — немного помедлив, произнесла она. — Бабушка подарила ее тебе. Береги эту вещь. Так на чем же я остановилась?

— Как сестры портили твои украшения.

— Да! И они рвали мои любимые, мои лучшие платья. Однажды Беатрис в гневе ворвалась ко мне в комнату и изрезала одно платье огромным кухонным ножом.

— Какой ужас! — ахнула я.

— Конечно, сейчас они все отрицают. Но поверь мне, это правда. Они даже хотели отрезать мои косы… прокрались ночью в комнату и начали щелкать огромными портновскими ножницами. Слава Богу, я вовремя проснулась и… — Мама поежилась, будто не желая вспоминать, что же было дальше. А потом тихо продолжила: — Твой отец оказался в Техасе случайно — по делу. Бабка Джана, в жилах которой течет голубая кровь, встретила его на одном из светских приемов и пригласила на обед, надеясь, что он обратит внимание на мою сестрицу Пегги. Но стоило ему увидеть меня…

Мама смолкла, глядя в зеркало. У нее была на редкость красивая, бархатная кожа — ни пятнышка, ни морщинки. Такое лицо увидишь разве что на картине или, в крайнем случае, на обложке журнала «Вог». И на этом лице сияли голубые глаза, которые отражали все настроения «хозяйки»: они сверкали хрустальным блеском, когда мама была счастлива, превращались в ледяные искры, когда сердилась, и становились темными и бездонными, когда она страдала.

— Стоило ему увидеть меня, — сказала мама своему отражению, — как сердце его было навеки покорено. Конечно, сестрицы ревновали ужасно. Они заставили меня надеть старое, выцветшее, бесформенное платье до пят. Не дали ни украшений, ни косметики, а волосы насильно закрутили в старушечий узел.

Но Клив сумел разглядеть меня под этой маской. Весь вечер он не сводил с меня глаз, каждый раз, услышав звук моего голоса, он замирал, будто боялся пропустить мои слова.

Она вздохнула. Вздохнула и я. Как здорово, когда в жизни женщины случается настоящий роман! Мне ужасно хотелось, чтобы и я получила возможность так же вот вспоминать юность.

— И ты сразу влюбилась в него? — Это тоже не было для меня тайной, но я дотошно расспрашивала мать, ибо в дневник должны попасть «самые последние версии».

— Не совсем, хотя он, конечно, заинтересовал меня с первой встречи. Сначала я обратила внимание на его необычный акцент — ведь твой отец родом из Бостона, потом стала прислушиваться ко всему, что он говорит. Манеры Клива были безупречны. Он производил впечатление преуспевающего человека. Держался уверенно, но без вызова, был прекрасно одет, а карманные золотые часы поразили меня тонкой длинной цепочкой и тем, что играли старинную мелодию.