Элизабет Хауэр - Полгода — и вся жизнь

— Да, — сказал Хруска, — вы даже освобождены от военной службы, в то время как другие подыхают на фронте.

— Вы тоже выглядите гораздо здоровее тех, кто сейчас питается падалью в окопах.

Некоторое время они спорили, крича во весь голос, пока не пришла жена Хруски и не закрыла предусмотрительно ставни. Она сделала это напрасно, потому что ее муж отворил их снова и, высунувшись из окна, разгоряченным голосом прорычал начало «Интернационала».

— Довольно, Хруска, — сказал инженер, затащив его обратно в комнату. — Вы будете ремонтировать кресла или нет?

— Буду, — сказал Хруска и налил два стакана шнапса.

Хруска потребовал, чтобы кресла спустили вниз. Мария Лангталер и фрау Бергер не отважились спорить с ним. Они с трудом стащили по лестнице шаткие кресла и поставили их перед телегой. Хруска медленно погрузил их на телегу и крепко обвязал веревкой. Ему стало легче, когда он услышал, что инженера нет дома. Потом он сообщил усердно хлопочущей вокруг него фрау Бергер, что до праздника Всех Святых, то есть до ноября, они вряд ли могут рассчитывать получить свои кресла обратно. Фрау Бергер не стала с ним спорить. Когда Хруска нахально и не без намека развалился на своей телеге, она быстро побежала в дом, чтобы принести ему еду.

— Хруска, — сказала Мария Лангталер, — что это недавно случилось с Камиллой? Она рассказала мне, что вы не очень-то любезно обошлись с ней. Что вы ее почти силой выгнали из дома. Камилла не из тех, кого легко вывести из себя. Но когда она пришла от вас, на ней лица не было и она почти рыдала.

Хруска с шумом выдохнул воздух, сплюнул и покачал головой.

— Я этого не хотел, — сказал он. — Я разозлился не из-за Камиллы, а из-за ее одежды.

— Вы имеете в виду униформу?

— Точно, — ответил Хруска. — Прийти к нам и просить нашу Кати участвовать в нацистском собрании! Это уж чересчур.

— А почему, вы думаете, именно моей дочери поручили передать все вашей Кати?

Хруска не проявил к этим словам никакого интереса, только пожал плечами.

— Потому что она сама редко ходит на эти сборища, реже, чем следовало хотя бы из осторожности. Поэтому-то ей и поручают самые неприятные задания.

От этих слов Хруска пришел в веселое настроение. Он громко засмеялся, ударив себя по бедрам, и сказал:

— Значит, прийти к нам считается самым неприятным поручением. Очень рад это слышать.

— Камилла получила строгий выговор за то, что ей не удалось привести с собой вашу дочь.

— Очень сожалею, — поспешил заверить ее Хруска, — но это не значит, что Кати тоже должна быть членом Союза немецких девушек. А где Камилла? Я бы извинился за свое поведение.

— Не знаю, — ответила Мария, — я с обеда не могу ее найти. Рената и фрау Бергер спустились вниз с едой для Хруски. Столяр хотел взять девочку и посадить ее на телегу. Но она стала вырываться из его рук, болтая ногами.

— Что случилось? — спросил Хруска разочарованно. — Ты никогда не вела себя так, Рената. А я еще хотел сделать для тебя игрушку.

— Сама не знаю, что с ней, — сказала фрау Бергер. — Наверху ее тоже было не вытащить из комнаты. Поскорей бы уж приехала ее мать.

— Ну, я поехал, — сказал Хруска, перекинул через плечи широкие холщовые ремни и побрел, согнувшись, по дорожке к воротам.

Там, где Рената похоронила год назад своего попугайчика, все еще можно было различить маленький холмик. Незабудки, которые дала Ренате фрау Вегерер, не прижились. Теперь на холмике буйно разрослись цветущие сорняки. Рената села около него и начала короткой веточкой распутывать стебли сорняков. Сначала она делала это осторожно, стараясь не повредить ни одного листочка и цветка, потом ее движения стали быстрее, и наконец она полностью предалась порыву разрушения, даже не подозревая, насколько это приятно ей. Когда земля оголилась, она провела на ней бороздки, которые вдруг сложились в какой-то рисунок. Потом она сломала ветку и бросила ее на поляну. Было абсолютно тихо, с полей не доносилось даже ветерка. Только один раз прозвучал звонкий голос баронессы, созывающей детей на ужин. В наступившей затем тишине послышалось что-то вроде пения. Мелодия была хорошо знакома девочке. Она доносилась из беседки.

Рената сняла сандалии, вытряхнула оттуда камешки и медленно надела их опять. Потом она направилась в сад. Она шла, часто останавливаясь, чтобы оттянуть мгновение, приближающее ее к нежеланной цели.

Перед дверью беседки лежал Пако. Рената не сомневалась в том, кто был внутри.

Дверь была закрыта на задвижку.

— Это я, — сказала девочка и постучала. Мелодия вальса, которую только что напевали, прервалась.

— Наконец-то, — сказала Камилла. — Я уже несколько часов жду тебя здесь. Заходи.

На полу было расстелено одеяло, на нем лежала старая подушка, рядом валялась пачка иллюстрированных кинопрограмм.

— Тебя ищет твоя мама, — сказала Рената, уже ни на что не надеясь.

— Что ей еще остается делать, — ответила Камилла. — Садись.

Рената медленно опустилась на краешек одеяла. Камилла перевернулась на живот, оперлась на локоть и пристально посмотрела на ребенка.

— Рассказывай все подробно с самого начала, — сказала она.

Рената схватила программки:

— Какие красивые, у меня таких нет, можно посмотреть?

Камилла со злостью швырнула программки в угол.

— Позже я отдам их тебе и ты сможешь посмотреть их у себя. А сейчас говори, — сказала Камилла.

— Баронесса долго не приходила, — начала Рената.

— Ну и что дальше? Потом ведь она пришла. Что она сказала?

— Она спрашивала меня, что делают мои родители за городом.

— Какое ей дело до них? Пусть она лучше заботится о своем бароне. И его похождениях.

— Да. А потом я смотрела, как она вышивает передник для Антонии.

— Дорогая, — сказала Камилла и придвинулась ближе к девочке. — Это меня не интересует. Что она говорила о Винценте?

— Сейчас, — сказала Рената. Она встала с одеяла и теперь сидела на полу. Через тонкую материю летнего платья она ощущала каждую выемку на широкой, массивной доске пола. В маленькой беседке было очень жарко. Зной долгого летнего дня проникал сюда через щели в стенах, собирался под потолком, становясь все плотнее, и потом уже не находил обратной дороги в прохладу вечера.

— Я хочу пить, — сказала девочка.

— Подождешь, пока я не узнаю, что баронесса рассказала о Винценте и его письме.

— Когда Винцент вернется, ему не надо будет ходить в школу.

— Рената, — сказала Камилла и села, выпрямившись, — я знаю, ты ведь неглупая девочка. Я знаю, что ты тоже знаешь, что Винценту не надо больше ходить в школу. Или ты в самом деле спрашивала об этом?

Ребенок кивнул.

— Ну хорошо. А о письме, о письме ты спрашивала?