Элизабет Хауэр - Полгода — и вся жизнь

В сумерках зубы Камиллы казались белее, чем обычно. Она часто дышала, так что дыхание достигало глаз Ренаты. Девочка закрыла глаза. После долгой разлуки она вдруг почувствовала, что очень соскучилась по маме.

— Скоро приедут мои родители, — сказала она. — Мне нужно идти.

— Да, сейчас ты пойдешь, — сказала Камилла нежно, внезапно переменив тон. — Ну скажи, ты спрашивала о письме?

— Пако, — крикнула Рената и быстро встала. — Пако, пойдем, я тебя покормлю. Винцент написал, чтобы Камилле передали привет от него.

Рената прислонилась к двери, отвернувшись от Камиллы, и разговаривала с собакой, которая стояла за дверью. Ее хвост с равномерным стуком ударялся о дерево.

— А знаешь, Пако, что еще Винцент написал? Он попросил, чтобы Камилла сама написала ему письмо.

Рената открыла дверь, одним прыжком выскочила на улицу и побежала по поляне. Рядом бежала собака.

— Рената, Рената, это правда? — кричала ей вслед Камилла, которая осталась стоять в темном проеме открытой двери.

— Да, да, да, — отвечал ребенок, уже исчезнув из виду. Ее звонкий голос быстро удалялся. Камилла прижалась к косяку двери. Она была готова поверить в то, что сказала ей девочка.

— Ты должна поговорить с Грегором, — сказала Инга.

Я с радостью приняла предложение Инги проводить меня домой. У Инги всегда было свободное время, ее никто не ждал с тех пор, как умерла, будучи уже в очень преклонном возрасте, ее мама. Одну остановку мы проехали на автобусе. Ту, что я не проехала вчера из-за Камиллы Эрб. Инга, естественно, знала о моих отношениях с Грегором, но не имела никакого представления о их непрочности, о наших проблемах.

— Грегор, — сказала я, — почти ничего не знает о наших с Юргеном решениях при разводе, особенно о тех, что касаются Матиаса. Я, собственно, никогда с ним об этом не говорила. Да его это вообще-то никогда и не интересовало. Мне нужно рассказать ему обо всем более подробно.

— Это твоя ошибка, — вступилась за него Инга, — ты должна как можно быстрее исправить ее. Вот увидишь, если ты обо всем расскажешь, он найдет способ помочь тебе. В этих вопросах мужчины действуют смелее, чем женщины.

Она была права. Во всем, что касается Матиаса, Грегор никогда не позволит себе поддаться чувствам.

— У меня есть хороший адвокат, — сказала я, — он уладит мое дело. До совершеннолетия сына Юрген не имеет права что-то предпринимать. То есть у меня есть еще два года.

— А как Матиас, — хотела знать Инга, — относится к своему отцу? Он может поддаться на его уговоры и сделать что-нибудь наперекор тебе?

Я не спешила отвечать.

— Нет, — сказала я потом, — он не послушает отца, который три года не заботился о нем.

Правда, до конца я в этом не была уверена. Я никогда не спрашивала об их переписке и совершенно не представляла, что думал об отце Матиас за эти последние три года. Я знала, что Матиас был в отчаянии, когда Юрген так далеко уехал. Но, с другой стороны, это расстояние могло многое смягчить между ними и способствовать тому, что Матиас простит отца и тот издалека предстанет перед ним в выгодном свете. Юрген стал там, как я узнала, влиятельным человеком. Он сделал еще более успешную карьеру, чем здесь. Семнадцатилетнему юноше это может понравиться. Да еще когда эти успехи совершаются в таком экзотическом месте. Тем более что интернат он покидает лишь для того, чтобы навестить мать — стареющую бюрократку без всяких успехов по службе, которая снимает квартиру и имеет ненавистного сыну молодого любовника.

Обо всем этом я и раньше много думала, но всегда отодвигала эти мысли в сторону, чтобы хоть как-то жить дальше. Теперь я уже не могла так просто отделаться от них. Я жалела, что ни разу не спросила Матиаса о его отношении к Юргену. Эта тема всегда была для нас запретной. Я чувствовала, что Матиас не хочет говорить об этом, и боялась, что он скажет мне неправду, если я заговорю об отце.

Я попросила Ингу зайти ко мне. Она сначала не хотела, но потом согласилась.

Я заранее знала, что фрау Хорнберг объявится сразу же, как только увидит меня с кем-то. И действительно, когда мы вошли в парадную, она быстро выскользнула из своей двери и со значительной миной сообщила мне, что на мое имя писем не поступало.

— Тем лучше, — сказала я. — В письмах из интерната вечно сообщают что-нибудь неприятное о плохой учебе моего сына или о его неудовлетворительных оценках за экзамены.

Взгляд фрау Хорнберг быстро скользнул по неприметной на вид Инге, а потом остановился на мне. При этом она как бы невзначай проронила:

— Мне кажется, ваш жених уже наверху.

Я никак не думала, что сегодня Грегор окажет мне честь своим визитом, ведь накануне он был так равнодушен и холоден со мной.

— Фрау Хорнбег, — не сдержалась я, — я уже много раз говорила вам, что господин Вагнер мне не жених. И я прошу вас не называть его больше так.

— Как вам будет угодно, фрау Ульрих, — сказала она обиженным голосом и наконец исчезла.

— Мило, — произнесла Инга, еле сдерживая улыбку, — по-моему, она хотела, чтобы я возмутилась твоим поведением.

Инга наверняка не имела в виду ничего плохого. Но я, будучи человеком мнительным, не могла спокойно перенести слово «возмущаться», сказанное о моей персоне.

— Если ты думаешь, что все это мне зачем-то нужно, — начала я, не глядя на удивленное лицо Инги.

— Ах, пожалуйста, Рената, ты неверно меня поняла. Пойдем, или мне лучше уйти и не встречаться с Грегором?

— Нет, — ответила я, — ты, по крайней мере, познакомишься с ним.

— Сгораю от любопытства, — весело сказала Инга.

Я встретила Грегора примерно через два с половиной года после развода с Юргеном. Ему тогда было тридцать три. Он был на двенадцать лет младше меня. Теперь ему было тридцать шесть, и внешне он стал еще более привлекательным, чем раньше. Я же прекрасно понимала, что мое и без того далеко не юное лицо за это время не похорошело. Тогда, в первые недели нашего знакомства, Грегор часто утверждал, что я все еще очень привлекательна. Я нуждалась в таких словах и хотела слышать их как можно чаще, но позднее он мне ничего такого больше не говорил. От Юргена я слышала подобные признания много раз в течение дня и пропускала их мимо ушей. Моя фигура все еще хороша. Я стройна, талия осталась такой же тонкой, как в юности, на мне прекрасно сидели и не очень дорогие платья, что достаточно важно для меня сейчас. Мои волосы стали седеть довольно поздно. Когда я познакомилась с Грегором, седые пряди только начали появляться. Теперь их было много, но я никогда не думала о том, чтобы покрасить волосы. Может быть, именно потому, что у меня был молодой любовник. Глупое упрямство, наверное. Грегор никогда не говорил о моей седине. Может быть, он не замечал ее?