Филиппа Эшли - Потрясающий мужчина

— Ты уже выпил весь мамин херес, а заодно вино и портвейн, — сказал Мэтт, заметив на кухонном столе бутылку виски.

— Ага, а теперь мне нужна нормальная выпивка. Какой же ты дурак, Мэтт! Вечно влипаешь в истории, потому что лезешь, куда не надо. Не суйся в дела, которые тебя не касаются.

— Я буду делать то, что хочу, — прорычал Мэтт.

Роберт взглянул на брата:

— Не обижайся. Я же за тебя беспокоюсь. Какого черта ты поехал в Таман? Решил поиграть в героя? Ведь ты чуть не погиб! Я слышал, что тебя отправили домой зализывать раны.

Теперь они мерили друг друга взглядами.

— Я все знаю, — продолжал Роб. — Наш мир не так велик, как тебе кажется, и новости в нем распространяются быстро. Я не слепой, Мэтт, и умею подмечать детали. То, что ты наплел маме, сплошное вранье. Я знаю, что ты принимал в этих событиях активнейшее участие. Ты вытащил того парня из горящего джипа. Еще две секунды, и от тебя остались бы одни головешки. На этот раз ты испытал нешуточный шок, верно?

Мэтт улыбнулся, хоть внутри у него все кипело. Он знал, что Роберт нарывается на драку, и только поэтому сдерживался. Еще с детства брат провоцировал его всеми возможными способами, и Мэтт никогда не понимал, зачем он это делает.

— У тебя неверные сведения, Роб. Джип взорвался минут через десять после того, как я из него выбрался. А если бы я превратился в головешки, ты на мои похороны купил бы себе новый костюм.

Роберт тряхнул головой, злобно глядя на брата.

— Ты думаешь, мне на все наплевать? Считаешь меня эгоистичным мерзавцем, у которого только одна цель — заработать миллион? Кстати, миллион у меня уже есть. — Роб сверкнул глазами. — Но ты ошибаешься. Я не хочу отпаивать маму лекарствами, когда тебя привезут домой в гробу.

— Не надо за меня волноваться, Роб, я уже большой мальчик и способен сам о себе позаботиться.

— Я волнуюсь не за тебя. Черт возьми, вот же виски!

Вытащив пробку, Роб плеснул виски в стакан, глотнул и с удовлетворенным вздохом привалился задом к кухонной тумбе. Мэтт внимательно смотрел на брата.

— Ты спишь с Ники?

— Конечно, и не только с ней. В отличие от тебя я живу полной жизнью, — сказал Роберт, вновь наполняя стакан.

Мэтт полез в карман джинсов и достал оттуда визитную карточку.

— Ты, конечно, удивишься, но и я не теряю времени даром. После того, что со мной случилось, я хочу получить максимум удовольствия от каждой секунды моего пребывания здесь.

— Кто она?

Роберт схватил визитку — именно на это Мэтт и рассчитывал. Брат не понимал его безрассудства, говорил, что у Мэтта напрочь отсутствует инстинкт самосохранения, но такая мотивация, как интерес к женщине, была Робу близка. Увидев имя на визитке, он растянул губы в усмешке.

— Bay, Наташа Редмонд! Ну, ты даешь! Видел ее на днях в клубе. Ноги от ушей и фигурка как у порнозвезды. Надеюсь, она тебя старательно лечит?

Наутро после свадьбы Кэрри проснулась в поту. Не успела она открыть глаза, как на нее мощной, холодной и серой волной нахлынули воспоминания.

Она лежала в постели в родительском доме, под своим стареньким пуховым одеялом, сохранившимся еще со времен детства. Это одеяло всегда укрывало ее от любых житейских невзгод. Под ним она томилась в шестом классе, болея фолликулярной ангиной, и плакала, когда провалилась на экзаменах и думала, что ее выгонят из универа. Это одеяло всегда дарило уют и чувство защищенности, оно словно говорило: «Успокойся, девочка, все будет хорошо». Но сейчас его волшебство не действовало.

Вопрос, кто и как давно знал об этой свадьбе, мерк по сравнению с другой загадкой: сколько же времени Хью встречался с Фенеллой, если решил устроить бракосочетание всего через четыре месяца после того, как расстался с Кэрри?

Ровена упрямо твердила, что ничего не знала — только слышала про свадьбу, и все. Они с Нелсоном отвезли Кэрри не в коттедж, а в дом ее родителей в Пакли-Хиз.

Кэрри не возражала. Она вяло сидела на пассажирском месте, точно жертва автомобильной аварии.

Кэрри смутно помнила, что, приехав домой, она быстро поднялась на второй этаж и закрылась у себя в спальне, не желая видеть ни маму, ни Ровену. Потом выпила две таблетки снотворного, оставшиеся с той ночи, когда Хью ее бросил, и, в конце концов, заснула. Сейчас дверь отворилась, и в спальню вошла мама.

— Кэрри?

Кэрри закрыла глаза и откинулась на подушки, пытаясь снова забыться сном.

— Я принесла тебе чай. Ты проснулась, милая?

— Нет.

Повисла пауза.

— Хорошо. Я оставлю чашку на столике. Выпьешь, когда проснешься.

— Спасибо.

Кэрри не видела маму, но чувствовала, что она стоит и держит чашку в протянутой руке. Как и следовало ожидать, мама оставила дверь открытой. Что это — намек или привычка, оставшаяся с тех пор, когда Кэрри была подростком? В то время поднять ее с постели и заставить собираться в школу можно было лишь одним способом — включить радио на лестничной площадке и поставить на полную громкость шоу Терри Вогана. Это действовало безотказно.

Кэрри не ночевала в этой спальне с последних университетских каникул и теперь лежала, вдыхая поднимавшийся с кухни аромат жареного бекона. Казалось, вот-вот зазвучит какая-нибудь мелодия шестидесятых. Словно и не было этих десяти лет. Словно она никогда не встречалась с Хью, не жила с ним и не соглашалась выйти за него замуж. Хью и Кэрри, Кэрри и Хью… Они стали неразлучны почти с того самого момента, когда десять лет назад он обнял ее на дискотеке для первокурсников. Поздравляя кого-нибудь с Рождеством, они посылали одну открытку. Устраивая вечеринку, отправляли приглашение от обоих. У них почти все было общим. Постепенно, сами того не сознавая, они с Хью превращались в единую личность.

Но теперь все: больше не будет ни общих открыток, ни общих подарков. Друзья сложили свадебные подарки в гардеробы или сдали обратно в магазины. Этим презентам не суждено красоваться на столе в усадьбе Грэнтли, свидетельствуя о счастье Кэрри и Хью.

Кэрри, наконец, откинула одеяло. Должно быть, она опять заснула. Помнится, когда мама заходила сюда в последний раз, шторы еще были задернуты. Наверное, именно так чувствовал себя Дракула на рассвете — с той лишь разницей, что он умел одним укусом умерщвлять своих жертв.

— Твой чай совсем остыл. Налить новый? — спросила мама.

Она стояла в дверях спальни с чашкой в руке и тщетно старалась не выдать голосом своего раздражения.

— Не знаю.

— Вообще-то пора вставать. Спускайся в кухню и позавтракай.

— Ты хочешь сказать, что мне надо взять себя в руки?

— Я хочу сказать, что тебе надо надеть на себя что-нибудь приличное и выйти из спальни. Ровена приехала. Представляешь, вчера она сидела здесь чуть ли не до полуночи — хотела убедиться, что с тобой все в порядке. А сегодня позвонила в половине седьмого утра. Мы уж испугались, что кто-то умер.