Оливия Уэдсли - Похищенные часы счастья

— Вы, должно быть, лишились рассудка, — отрезал Гаррон, дрожащим от сдержанного гнева голосом, — если можете допустить мысль о разрушении карьеры из-за этого увлечения, Вы не можете так поступить, слышите вы меня? У вас есть обязательства, и вы не можете нарушить их. Если мы потеряем Вест-Бертон — вы, один вы будете ответственны за это. Вы должны вернуться туда, должны исполнить…

— Я должен? В самом деле? — спросил Гюг. Его лицо пылало. — Вот что я отвечу вам на это: у меня в жизни есть сейчас только один долг — найти Диану. И вот что еще я хочу сказать вам, Гаррон: есть нечто в жизни, что дороже славы, дороже чести, дороже самой жизни, — и это любовь! Хотя, как большинство из нас, я думал, что знаю это. И только перед угрозой потери я понял, что для меня превыше всего должны быть интересы той, которая любит меня и любит больше, чем самое себя. Мы, мужчины, редко способны на такое чувство. Мы любим женщину, но вместе с тем не забываем и о себе самих, о нашей карьере, о нашем честолюбии, о наших делах. Женщина, которую я люблю, покинула меня потому, что боялась связать меня. Связать меня! А теперь вспомните, как я в первый раз оставил ее, уехав вместе с вами, а затем вскоре опять сделал это ради призрака власти. Вы говорите о том, чтобы жить для чести, для славы. Но это не настоящая жизнь. Нет! Клянусь вам, что я готов отказаться от славы и любых почестей ради одного прикосновения Дианы, ради одного ее взгляда! Теперь вы все знаете и можете всем это рассказать.

Он откинулся в кресле и взглянул на Гаррона. Несмотря на глубокую печаль, глаза его выражали восторг: он любил и знал ценность любви.

Гаррон подошел к дверям, затем оглянулся и посмотрел на Гюга. Лицо его было сейчас прекрасно: оно светилось силой, светилось глубокой верой в могущество любви. И бремя лет как будто свалилось с плеч Гаррона, он забыл на мгновение о политической борьбе — атмосфера романтизма, царившая, казалось, в этой комнате, коснулась и его…

Уже взявшись за ручку двери, Гаррон на секунду задержался и мягко сказал:

— Желаю вам счастья, Гюг!

Когда он ушел, в доме воцарилась страшная тишина. Гюг смотрел на комнату, с ее коврами, с ее старинным полированным столом, с широким диваном, где он еще так недавно сидел с Дианой. Эта тишина подчеркивала горькую истину, о которой он забыл во время своего горячего выступления в защиту любви. Но Диана ведь не могла его слышать, и он не знал, где ему искать ее.

Ради любви он отказался от требований внешнего мира, но… не было возлюбленной, ради которой он сделал это.

Гюг быстро вышел в переднюю и позвал миссис Банти. Ее рассказ не принес никаких особых подробностей.

— Приходила какая-то дама, после этого миссис Картон ушла и больше уже не возвращалась.

— Дама? — переспросил Гюг. Он тотчас же подошел к телефону и вызвал Виолетту.

— Когда ты в последний раз видела Диану? — спросил он ее.

Голос Виолетты, только что радостно приветствовавший его, сразу упал.

— Я сейчас приеду к тебе, — сказал Гюг.

Он застал ее в будуаре.

— Мне кажется, это сильно упростит дело, — начал он резко, — если я прежде всего сообщу тебе, что покончил со своей политической карьерой, когда узнал, что Диана оставила меня. Если ты приложила к этому руку, лучше всего откровенно скажи мне. Я полагаю, ты сделала это из страха перед общественным мнением. Но теперь этот страх отнюдь не уменьшится, потому что если мне не удастся немедленно найти Диану, я прибегну к помощи полиции.

— Ты — безумец, если решил отказаться от выпавшего на твою долю успеха!

— Я сейчас не хочу думать ни о чем, кроме того, чтобы найти Диану. И если ты собираешься мне помочь, то немедленно рассказывай все, в противном случае я ухожу. Знай это!

На глазах Виолетты показались слезы ярости и обиды.

— Я не знаю, где сейчас Диана, — начала она глухим голосом, — а если бы и знала, то ради нее самой не открыла бы тебе этого. Да, я скажу тебе всю правду. Всю свою жизнь ты думал только о себе. Когда ты захотел Диану, ты взял ее, несмотря на то, что она была настоящим ребенком. О, конечно, она любила тебя. Я вполне отдаю должное твоему обаянию. У меня было много случаев видеть его результаты, я лишний раз убедилась в этом, когда была у Дианы. Она достаточно сильно любила тебя для того, чтобы желать тебе успеха и победы. Ты не любил ее и шел своей дорогой, ты знал, что не можешь жениться на ней…

— Ошибаешься! — перебил Гюг. — Гермиона дает мне развод, и как только я буду свободен, я тотчас женюсь на Диане. Должен признать, что во многом ты совершенно права, — продолжал он медленно, — но ты упустила из виду главное: я люблю Диану не меньше, чем она любит меня.

Он подошел к Виолетте:

— Помоги мне! Обещай, если мне удастся найти Диану, смотреть за ней, пока я смогу назвать ее своей женой.

Что-то в напряженном лице Гюга, страдальческое выражение его глаз, в которых Виолетта привыкла видеть веселую насмешку и презрение ко всем превратностям жизни, тронуло ее сердце.

— Я помогу тебе, Гюг, — проговорила она.

В течение последней недели Гюг использовал все средства для того, чтобы найти Диану. Но к концу недели он был так же далек от цели, как и в первый день своего приезда.

Он прочел без всякого энтузиазма, что его партия одержала победу в Вест-Бертоне, и он был выбран в парламент.

Гюг отбросил газету и в ту же минуту забыл об этом. Он ждал в клубе телефонного звонка из Скотланд-Ярда, где ему незадолго до того сказали, что они, кажется, напали на след. Однако в течение всей недели ему неоднократно говорили то же самое, и сейчас у него уже оставалось мало надежды.

Он вышел из клуба и велел шоферу ехать домой, но потом передумал и поехал на Эдуардс-сквер.

Маленькие комнаты были полны свежих цветов: он распорядился ежедневно присылать их; дом имел совсем жилой вид.

Гюг сел на широкий диван и вспомнил, как уже сотни раз вспоминал в течение этой недели, о последнем вечере, проведенном с Ди. Она сидела, крепко прижавшись к нему, и они, смеясь, курили одну папиросу.

Сейчас, сидя в одиночестве в полутемной комнате, Гюг спрашивал себя: почему так устроена человеческая натура, почему не может мужчина любить и не испытывать при этом других, противоречащих любви желаний или пресыщенности? И внезапно осознал это: потому, что он любил Диану только для себя, а не для нее самой. Любовь для него означала собственное удовольствие, а не исполнение ее желаний. Он понял, что любовь его, несмотря на всю ее силу, была крайне эгоистична. Диана знала это, она показала ему, что значит настоящая любовь. А он оставил ее ради открывшейся перед ним возможности приобрести положение и власть…

— Когда же мы повенчаемся? — спросил Филь.