Татьяна Веденская - Гений, или История любви

Готье побежал за ней. Продолжение концерта, конечно, было сорвано, хотя журналисты были в восторге. Уже на следующий день фото Элизы было напечатано в чертовой туче изданий. Готье пришел в себя буквально через минуту, он ничего не сказал зрителям, только развернулся и бросился за ней за кулисы, но Элизы уже не было — она исчезла. Никто не видел, как она вышла, в чем она была, ее вещи тоже пропали из гримерки.

Когда Готье приехал на Тверскую, в квартире никого не было, кроме сонного Бориса Николаевича. В предконцертной суете пес получил неожиданный доступ к пакету с кормом и устоять, конечно, не смог. Теперь пес лежал под диваном в гостиной, полный раскаяния и стыда, а по кухне валялись ошметки пакета.

— И ты, Брут? — только и воскликнул Готье, увидев бардак на кухонном полу.

На это пес еще глубже забился под диван. Ему было стыдно и сытно. Готье убрал ошметки, потом помыл пол. Больше делать было нечего, Элиза так и не пришла. Он ждал ее весь вечер, хоть и догадывался, что она не вернется. С удивлением Готье отметил странную волну паники, образовавшуюся у него внутри — нелепое эмоциональное цунами, залившее его до самого края. Ему было нужно увидеть Элизу. Ему многое нужно было ей сказать. Она была ему нужна, черт его знает почему! Он не знал, что будет делать без нее, как будет жить, если она так и не придет.

На следующее утро в дверь позвонили. Звонок разбудил Готье, и он не сразу сориентировался, что это не может быть Элиза. У нее есть ключи, она бы не стала звонить. Но спросонок Готье подскочил и побежал открывать, улыбаясь. Улыбка сползла с лица, когда на лестничной клетке он увидел Володю.

— Ты? — вздохнул Готье.

— Я, — кивнул Володя. — Я войду?

— Это она тебя послала? — спросил Готье.

— Ну не сам же я приперся. — Володя был холоден.

Обаяние Готье больше не трогало его душу, после того как он просидел несколько часов рядом со сломанной во всех смыслах слова Ингрид в больнице. Володя не винил Соню, он винил Готье. Соня была в его глазах только ребенком, к тому же наивным, забитым, молчаливым — ведомой и не отвечающей ни за что. Словом, он ее тоже совершенно не знал.

— Заходи.

— Спасибо.

Володя прошел в квартиру, в которой не был уже почти полгода. Соня сейчас сидела у него в «хибаре», пила чай, слушала бесконечную бессмысленную болтовню его матери. Володя был горд, что Соня именно к нему обратилась за помощью в такой момент. Ему было приятно то, что он собирался сделать, и все же он испытывал некоторую неловкость, которую компенсировал подчеркнутой вежливостью.

— Что она сказала? — Готье был бледен. Впервые с ним происходило что-то подобное, и с удивлением он обнаружил, что ему больно.

— Она хочет, чтобы ты ушел.

— Почему она не…

— Не сказала тебе сама? — предварил его вопрос Володя. — Ты знаешь, ей сложно общаться. Она не хочет, чтобы ты на нее давил. Она просто хочет, чтобы ты собрал свои вещи, забрал собаку, отдал ключи, забрал все свои диски и кассеты — и ушел.

— Сегодня?

— Она готова дать тебе время. Не проблема.

— Я уйду сегодня, — покачал головой Готье.

Боль нарастала, странная, тупая, вполне переносимая. Но ему было не все равно. Ему хотелось что-то сказать, потребовать каких-то объяснений, посмотреть Элизе в глаза. Ему было обидно, что она выкидывает его из своей жизни вот так — как будто он ничего для нее не значит. Как будто между ними ничего не было, или то, что было, совершенно ничего не значит. Это же было не так! Она была с ним, она прижималась к нему, искала его губы, трепетала в его объятиях. А теперь прислала друга, чтобы тот выкинул его из дома?

— Как хочешь, — пожал плечами Володя. — Я могу вернуться позже.

— Не надо. Я… у меня и вещей-то почти нет.

Готье постарался сосредоточиться и проигнорировать боль. Это было сложно. Мысли разлетались, уходили в стороны, хотелось сесть и закрыть глаза, и чтобы он уже был где-то далеко-далеко, не здесь, и все это уже оказалось бы прошлым.

Наконец он встряхнулся, выпил воды и огляделся.

— Только ничего не забудь, — бросил Володя.

Фраза прозвучала грубо, и Готье отреагировал болезненно — он вздрогнул, замер и посмотрел в глаза Володе. Тот отвел взгляд и добавил:

— Соня собирается уехать из дома надолго и не сможет тебе ничего отдать, если ты что-то забудешь.

— Я не вернусь. Она может быть спокойна, — сказал Готье, и, к его радости, на место боли пришла ярость и злость.

Через час он вышел из дома, ведя на поводке Бориса Николаевича.

— До Ивана Франко, — сказал он водителю, поймав машину.

Володя видел его, он стоял в арке, в той части, где голуби грелись на газовой трубе. Он хотел убедиться в том, что Готье действительно уедет, не станет дожидаться Соню.

Он уехал, и больше Володя никогда его не видел, вживую, по крайней мере. Потому что карьера Готье была на подъеме, его песни крутили в радиоприемниках, фото печатали в газетах, а самого его показывали в новостях на музыкальных каналах.

Володя проследил взглядом за машиной, потом поднялся обратно в квартиру и позвонил Соне.

Ранней весной из Новой Зеландии вернулись родители Сони. Они не доработали положенного им срока, их неожиданно сняли с назначения и вернули в Москву. Сонин отец рвал и метал, когда узнал, что ему надлежит покинуть полюбившийся ему Веллингтон. Он пытался кому-то писать, подключать связи, налаживать контакты. Он хотел остаться, так что старался в полную силу, но его связи и контакты наталкивались на чьи-то еще, и через несколько недель странного корректного молчания и отказов он начал понимать, что происходит. Его жена вернулась, сообщив неприятную новость — дочь выросла и свихнулась, живет с каким-то музыкантом, бросила институт, фотографируется в странных костюмах. Срочно нужно что-то делать. Спасать ее. Возвращаться в Россию.

Его мать вторила ей в голос. Кто, как не родители, должны и даже обязаны помочь своему ребенку? Ребенок запутался, он слишком долго жил один, ребенок страдал. Поэтому и проблемы, отсюда и музыканты, отсюда и роман, и вообще — она сейчас забеременеет, и все, на ее будущем можно будет ставить крест. Сейчас время забыть обо всем и заняться семьей. Что может быть важнее для мужчины?

Владимир Разгуляев позлился, покричал… и успокоился. Смирился с назначением, снова начал бриться — его борода нравилась испанке, но не нравилась жене. Он даже пригласил жену в ресторан, где предложил начать все заново. Словом, вел себя образцово, на радость Алене. Да, его мать оказалась куда более эффективным соратником, чем ее, Аленина, дочь. Как она добилась таких разительных перемен в поведении своего сына, кто его знает. Алена не думала, она только радовалась и собирала чемоданы. Все налаживалось.