Фейрин Престон - Прелестная воровка

Жюли с трудом удержалась от разочарованного вздоха. Этими словами Джоун лишь подтвердил то, что она и так уже знала, — что у него есть сигнализация, но не сообщил ничего нового.

— А когда вы ее обычно включаете? — все-таки не удержалась она.

— Когда как, я не придерживаюсь определенного расписания, — пожал плечами Джоун. — Сегодня я еще собирайся спуститься вниз. Мне нравится бывать здесь, когда никого нет. Почему-то кажется, что эти картины создают особую атмосферу.

Он не ответил на ее вопрос, он просто объяснил ей, почему сегодня еще не включил сигнализацию. Интересно, специально ли Джоун ушел от ответа.

Пока Жюли обдумывала следующий вопрос, Джоун указал на рубашку, в которой она была сейчас:

— Мне эта рубашка никогда не шла, а на вас она выглядит прекрасно.

— Это ваша?

Жюли посмотрела вниз. Белая рубашка доставала ей до середины бедер, рукава были закатаны до локтей, верхние пуговицы расстегнуты.

Она коснулась материи, та была очень мягкой. Именно поэтому Жюли и предпочла эту обычную мужскую рубашку пижаме, которую она нашла в комнате.

Джоун кивнул.

— Да, когда-то это была моя любимая рубашка. Я ее часто надевал. — Он провел пальцами по рукаву, слегка поглаживая при этом и ее руку. — Я уже и не помню, когда последний раз видел ее, наверное, несколько лет назад. Где вы ее нашли?

— В одном из ящиков большого шкафа.

Джоун кивнул, словно знал, о каком именно ящике она говорит, хотя Жюли в этом сомневалась. Он говорил, что за последний год был в этом доме всего три или четыре раза. Джоун не производил впечатления человека, небрежно относящегося к своим вещам. И потому ей следовало быть особенно осторожной.

— Если вы несколько лет не видели эту рубашку, откуда вы знаете, что она ваша? — полюбопытствовала она.

Протянув руку, Джоун взял воротник рубашки и отвернул его так, чтобы ему была видна изнанка. При этом ткань коснулась ее сосков, отчего Жюли задрожала и снова почувствовала, как близко они стоят друг к другу.

— Здесь вышивка, — сказал он. — Дж. Л. Д.

— Вышивка?

— Мне никогда не нравились монограммы, а моей матери наоборот. Мы пришли к компромиссу. — Он выпустил из пальцев воротник.

Ткань рубашки снова скользнула по ее груди, еще больше возбуждая Жюли. Но она заглушим в себе реакцию собственного тела и предпочла вернуться к разговору.

Жюли было не слишком сложно представить Джоуна подростком, она ведь видела его фотографии на стенах. Он, наверное, обожал свою мать. Жюли с улыбкой подумала о том, каким образом им удалось прийти к компромиссу в таком сложном деле, как вышивка монограммы на рубашках и белье Джоуна.

Она провела рукой по лицу, словно снимая прилипшую к нему паутину. Боже всемогущий! Ей нужно поскорее убираться из этого дома, подальше от Дамаронов, подальше от Джоуна. Она все слишком близко принимает к сердцу, с каждой минутой привязываясь все сильнее к этому мужчине, к его дому, коллекции картин, к его многочисленной родне…

— Если вы хотите разглядеть мои инициалы, — вкрадчиво произнес Джоун, — вам придется снять рубашку.

Он стоял так близко, опасно близко от нее Невозможно было находиться рядом с ним и не ощущать влияния его сексуальности. Чувство, исходившее от него, было таким сильным, страстным и таким волнующим, что оно притягивало женщину помимо ее воли.

Жюли попыталась ответить как можно непринужденнее:

— Ого, какое заманчивое предложение!

— Для меня да.

— Заманчивое, но вовсе не обязательное. Я нам верю на слово, Дж. Л. Д. Кстати, как это расшифровывается?

— Джоун Лайонел Дамарон. Лайонел — это наше семейное имя.

— Вас когда-нибудь называли Лайон?

— Нет. У нас в семье уже есть один Лайон. Он будет завтра в городе. Если хотите, я могу вас познакомить, — предложил Джоун.

— Нет, спасибо.

Она сегодня достаточно пообщалась с членами могущественного клана Дамаронов. Теперь ей хватит надолго. И если бы Жюли познакомилась только с Джоуном, она бы чувствовала себя точно так же. Даже его одного было слишком много для нее. Казалось, что он заполнял все пространство вокруг. Рядом с ним невозможно было думать ни о чем другом. С тех пор как она встретилась с ним этим вечером, Джоун Дамарон целиком и полностью завладел ее мыслями и чувствами.

Она отодвинулась от него несколько резче, чем ей хотелось бы, и вошла в зал.

— В комнате для гостей столько самой разной одежды и прочих вещей… — сказала она, пытаясь найти нейтральную тему для разговора.

Жюли обратила внимание на то, что после окончания приема мебель перенесли обратно в салон. Теперь здесь стояли диваны и кресла, обитые шелком и бархатом, приятной расцветки. Комната была наполнена безделушками и семейными фотографиями, что создавало удивительно уютную обстановку. В этом помещении, похоже, много лет уже никто ничего не менял. Комната была просторной, явно была рассчитана на приемы с большим количеством приглашенных. Вместе с тем она не создавала какого-то парадного впечатления, а казалась обжитой и носила отпечаток индивидуальности личности ее хозяев.

Если не обращать внимания на бесценные картины, развешанные на стенах, она имела вполне обжитой домашний вид. Жюли была уверена, что ее обставляла мать Джоуна. Она понимала, что было бы достаточно одного телефонного звонка Джоуна в любую модную дизайнерскую фирму, и комната приобрела бы совершенно другой вид. Жюли вдруг удивительно растрогало то, что он не хотел ничего здесь менять.

Она обернулась и увидела Джоуна, который все еще стоял в проеме арки и наблюдал за ней.

— Да, в комнате для гостей действительно есть все, чего только можно пожелать, — продолжила она свою линию разговора. — У вас, должно быть, бывает много гостей?

— Когда-то так и было, но в последние несколько лет — нет, — ответил Джоун, но не стал комментировать причины этих перемен.

Она переходила от картины к картине, но ни у одной не задерживалась. Во-первых, освещение было не слишком хорошим для детального их изучения. А во-вторых, она не могла сконцентрироваться даже на полотнах великих живописцев, пока Джоун смотрел на нее. Требовалось серьезное эмоциональное напряжение для того, чтобы, находясь в поле его зрения, сопротивляться его влиянию. Ей даже казалось, что утром ей понадобится еще больше душевных сил, чтобы отсюда уехать.

Джоун наконец вошел в комнату, и она вдруг показалась Жюли не такой уж просторной. Она могла бы вернуться в комнату для гостей, но ей бы там нечего было делать. Да и ничего полезного для себя она бы там не узнала. А здесь у нее все-таки был шанс…

Она поставила свечу, которую уже устала держать, на край стола и присела на зеленый обитый бархатом диван. Намеренно избегая мыслей о еще одной причине, по которой она осталась здесь, Жюли заговорила: