Грейс Металиус - Пейтон-Плейс

— В городе так много хороших детей… — сказала она однажды и запнулась, встретившись глазами с Эллисон.

— Почему ты думаешь, что Селена не хорошая?

— Я не говорила этого, — сказала Констанс, безвольно опустила плечи и окончательно сдалась. — Пустяки, не обращай внимания.

Так и продолжалась дружба Эллисон и Селены, и ничто не могло ее омрачить до той самой субботы, когда их желания оказались абсолютно противоположными и ни одна из девочек не могла понять другую.

Вместе они прошли вверх по улице Вязов, а потом по другой стороне вниз. Они как всегда разглядывали витрины магазинов, но игра, которая раньше их так забавляла, не получалась.

— Пошли в магазин твоей мамы, — сказала Селена.

Но Эллисон, чувствуя себя обманутой оттого, что ее заставили провести такой чудесный день вдалеке от любимого места, отказалась.

— Если очень хочется, иди одна, — сказала Эллисон, прекрасно понимая, что без нее Селена в «Трифти Корнер» не пойдет.

Наконец они обошли все прилавки в пятидесятицентовом магазине, с восторгом рассматривали бусы из фальшивого жемчуга, повздыхали над бесконечными рядами косметики, послушали популярные песни у музыкального прилавка и уселись у фонтанчика содовой. Девочки съели по огромной порции бананового мороженого, и Эллисон почувствовала, как к ней возвращается хорошее настроение.

— Хочешь, теперь пойдем в мамин магазин, — предложила она.

— Да нет, мне все равно, пошли к тебе домой.

— Нет, правда. Я знаю, ты хочешь пойти в магазин, я не против, честно, пошли.

— Ты не должна идти туда из-за меня.

— Но я хочу, Селена. Правда.

— Хорошо. Если ты действительно хочешь.

Они скомкали бумажные салфетки, сделали из них маленькие шарики, кинули их в пустые вазочки из-под мороженого, и вдруг напряжение и непонимание, царившие весь день, исчезли и все опять встало на свои места.

Девочки вошли в магазин, и Констанс махнула им рукой из-за прилавка трикотажного отдела.

— Пришла новая партия платьев, — сказала она. Там, на второй вешалке.

Селена повернулась и, как будто пребывая в трансе, двинулась в направлении сияющих платьев. На движущейся вешалке, казалось, вывесили сотни платьев, и каждое было лучше предыдущего. Селена не могла от них оторваться, у нее сводило пальцы от желания прикоснуться к прекрасной материи.

Эллисон встала у витрины и смотрела на улицу. Так бывало всегда. Она вынуждена была, как ей казалось, часами наблюдать за движением по улице Вязов, пока Селена не пересмотрит все товары в «Трифти Корнер».

Констанс обслужила посетителя и направилась к Селене, намереваясь снять с вешалки одно из новых платьев и показать его девочке, и замерла на месте, увидев застывшее выражение лица Селены. С полузакрытыми глазами, открыв рот, она стояла напротив вешалки, погрузившись в мир своих грез. От жалости у Констанс сжалось горло. Она понимала девочку, которая так смотрит на великолепные платья. У Эллисон такое выражение появлялось, только когда она читала свои книжки.

— А вот, — громко сказала Констанс и неожиданно удивилась сама себе, — как раз твой размер. Померь, если хочешь.

Она сняла с вешалки белое платье. Селена с такой благодарностью посмотрела на нее, что Констанс почувствовала идиотское пощипывание в глазах.

— Вы это правда говорите, миссис Маккензи? — прошептала Селена. — Я действительно могу дотронуться до него?

— Ну, я не знаю, как ты можешь померить платье, не дотронувшись до него при этом, — резко ответила Констанс, надеясь, что ей удалось скрыть охватившее ее волнение.

Через несколько минут, когда из примерочной появилась сияющая Селена, даже у Эллисон перехватило дыхание.

— О, Селена! — воскликнула она. — Ты так прекрасна. Ты похожа на сказочную принцессу!

Нет, подумала Констанс, неожиданно осознав, что именно ее все время беспокоило в Селене. В тринадцать лет она выглядела как великолепная, чувственная, дорогая женщина.

Позже Селена шла по грязной дороге домой. Ее еще согревали воспоминания о политых маслом и сиропом оладьях Констанс, о кофе с настоящими сливками, она все еще видела перед собой чудесную гостиную Маккензи с огромными креслами и проволочными подставками для журналов, полными выпусков «Американского дома» и «Дома Леди». Селена с раздражением думала о своей подруге, которая с мечтающим видом разглядывала фотографию и шептала: «Ну разве он не прекрасен? Это мой папа».

«Он умер, брось эти глупости, малышка», — хотелось сказать Селене, но она промолчала, потому что это могло не понравиться миссис Маккензи, а Селена ни за что на свете не хотела расстраивать мать Эллисон.

«Я выберусь отсюда, — как заклинание, повторила Селена, подойдя к хижине Кросса. — Я обязательно выберусь, а когда выберусь, всегда буду носить такую же красивую одежду и говорить таким же мягким голосом, как миссис Маккензи».

Засыпая, Селена вспоминала, как блестели и переливались в отсветах камина волосы Констанс. И хотя она ни на секунду не вспомнила о Теде Картере, он вспоминал перед сном ее лицо, то, как она улыбается ему и говорит: «Ну, тогда пойдем с нами».

«Черт, если бы с ней не было это напыщенной мисс Эллисон Маккензи, бакалея могла бы и подождать», — подумал Тед, переворачиваясь на другой бок.

— Селена, — прошептал он в темноте. — Селена, — он пробовал на вкус ее имя, и оно таяло у него на языке.

Сердце Теда учащенно забилось, он ощутил страх, и странное предчувствие одновременно, и что-то еще, почти боль.

Доктор Свейн был высоким, крепким мужчиной с густой копной седых, вьющихся волос, — последним обстоятельством он ужасно гордился и не скрывал этого. Док всегда причесывался самым тщательным образом, и каждое утро внимательно исследовал в зеркале собственное отражение, проверяя, не появился ли, не дай Бог, в его шевелюре желтый волосок.

— Мужчина имеет право на одну маленькую слабость, — оправдывал себя Док.

А Изабелла Кросби, присматривающая за домом доктора, говорила, что это хорошо, когда старому человеку есть чем гордиться. Однако в остальном Свейна совсем не волновало то, как он выглядит. Его костюмы вечно нуждались в глажке, он имел ужасную привычку есть в гостиной, а чашки из-под кофе стояли по всему дому.

— Не такая уж тяжелая работа — отнести полупустую чашку на кухню, — ворчала Изабелла. — Вряд ли вы бы надорвались, подняв одну маленькую чашечку.

— Изабелла, если это мой единственный недостаток, можете считать, что вам повезло, — отвечал Док.

— Дело не только в чашках, — сказала Изабелла. — Вы оставляете свою одежду там, где она упала, вы посыпаете пеплом от сигарет весь дом, а ваша обувь всегда в таком виде, будто вы вернулись с продолжительного заседания в чьем-нибудь коровнике.