Грейс Металиус - Пейтон-Плейс

— Перестаньте причитать, Изабелла. Может, вам хочется присматривать за домом какого-нибудь старого распутника? Я хотя бы не лезу к вам под юбку. Или как раз это вас и беспокоит?

— И в довершение всего, — сказала Изабелла, которая уже слишком много лет была знакома с доктором, чтобы он мог ее шокировать, — у вас грязный язык и дьявольский ум.

— О, идите крахмалить салфетки, — сердито отвечал доктор.

В Пейтон-Плейс доктора Свейна любили все. У него были теплые голубые глаза, которые, к вечному раздражению доктора, именовали «блестящими», о доброте его ходили легенды. Мэтью Свейн принадлежал к быстро исчезающему виду врачей, практикующих в маленьких городах. Слово «специалист» было для него ругательным.

— Да, я специалист, — взревел как-то Док, беседуя с известным ухо-горло-носом. — Я специализируюсь на больных людях. А вы Чем занимаетесь?

В шестьдесят лет доктор по-прежнему ночью или днем, летом или зимой выезжал по вызову, и еще у него была трогательная привычка посылать открытки к дню рождения каждому ребенку, к которому его когда-либо вызывали.

— В душе ты просто-напросто сентиментален, как девица, — часто дразнил его Сет Басвелл. — Подумать только — открытки к дню рождения!

— Сентиментален, черт, — добродушно отвечал доктор. — Просто это дает мне ощущение законченности, я могу остановиться и обдумать всю проделанную за день работу.

— Работа, работа, работа, — сказал Сет. — Это твое любимое слово. Такое впечатление, что ты все время надеешься развить во мне комплекс по поводу моей лени. В один прекрасный день из-за твоей чертовой работы тебя свалит инфаркт. Прямо как одного из этих благородных седовласых кинодокторов.

— Чушь, — отвечал Свейн. — Инфаркт — это так банально. Мучительная язва желудка — это другое дело.

— Хотя, скорее всего, — сказал Сет, — ты умрешь от рук одной из твоих больничных медсестер: наступит момент, и кто-нибудь из них не выдержит твоего остроумия и проломит тебе череп.

Маленькая, хорошо оснащенная больница Пейтон-Плейс была радостью и гордостью д-ра Свейна. Док содержал ее в безукоризненном состоянии и обожал с нежностью юного влюбленного, а тот факт, что жители окрестных городов часто предпочитали обращаться именно к нему, а не в другие крупные больницы, служил для Дока источником нескончаемого удовлетворения. Больница принадлежала городу, но все в Пейтон-Плейс называли ее не иначе как «Больница Дока Свейна», а девушки, которые проходили там не большой, но превосходный курс сиделок, называли себя «девочками Дока».

Мэтью Свейн был хорошим, честным человеком, он любил жизнь и людей. Если у него и был какой-то недостаток, так это его небрежная и едкая манера выражаться, но город прощал это Свейну, потому что он был хорошим врачом и, хотя и бывал грубоват, всегда говорил правду. У него было не очень хорошо сбалансированное чувство юмора, шутки его иногда были слишком резкими и часто развязными, но никогда злыми, и за это тоже город прощал д-ра Свейна, потому что громче всего и дольше всего Док смеялся над самим собой.

Дока любили все, за исключением разве что жены Чарльза Пертриджа — Марион, а единственной причиной ее нелюбви к доктору было то, что его не впечатлял тот образ, который она сама себе создала.

— Не стоит пыжиться перед Доком, — говорили в городе. — Сто против одного — если ты попробуешь, у него всегда найдется булавка, чтобы тебя уколоть.

Но Марион не могла в это поверить. Она постоянно пыталась заставить Мэтью Свейна смотреть на нее так, как — в чем она была абсолютно уверена — смотрел на нее весь город. А так как он не поддавался, она часто называла его — «этот невозможный человек».

Марион была женщиной средних размеров. Глядя на нее, Сет Басвелл всегда думал, что все, что касается Марион Пертридж, — среднее.

— Rien de trop, — говорил себе Сет и чувствовал, что эти слова как нельзя лучше описывают Марион, начиная с ее не темных, не светлых волос, стандартной фигуры и кончая средним умом.

Марион, в девичестве Солтмарш, была дочерью бедного баптистского священника и его усталой жены. Ее единственный брат Джон еще в детстве решил последовать примеру отца и в возрасте двадцати одного года был посвящен в сан священника. У Джона было стремление «нести религию диким людям Земли», и по этой причине сразу после посвящения он покинул Америку в качестве миссионера. Марион тем временем закончила школу, со средними оценками, и осталась жить в доме своих родителей, всегда готовая вместе с ними прийти на помощь несчастным и обездоленным; по средам она, вполне довольная собой, сворачивала бинты в местной больнице.

Прошли годы, и Чарльз Пертридж признался себе, что встретил Марион случайно, а женитьба была следствием минутной слабости с его стороны. Сдав экзамены и получив право заниматься адвокатурой, он решил провести каникулы в приморском городке, где и жил преподобный Солтмарш с семейством. Чарльз Пертридж был конгрегационалистом и присутствовал на службе преподобного Солтмарша больше из любопытства, нежели из-за желания приобрести душевный покой. Так, в баптистской церкви он и увидел Марион, поющую в хоре. Девушка стояла в первом ряду, лицо ее было поднято вверх и все светилось в религиозном экстазе. У Чарльза перехватило дыхание, ему показалось, что эта девушка — ангел. Тут он ошибся. Это не было восторгом или ликованием. Когда Марион лежала в ванне с горячей водой или ела свое излюбленное блюдо, она выглядела почти так же. Музыка воздействовала на чувства Марион, удовольствие освещало ее среднее лицо и на какой-то момент делало его экстраординарным.

Чарльз Пертридж, молодой, впечатлительный и, возможно, излишне податливый после долгих лет учебы, начал ухаживать за Марион Солтмарш. В августе, через пять недель после того, как он впервые увидел ее в церковном хоре, они поженились, и в начале сентября молодая пара въехала в дом Чарльза в Пейтон-Плейс, где он и начал свою карьеру.

Становясь старше, Пертридж иногда спрашивал себя, женился бы он в такой спешке, если бы мог в студенческие годы позволить себе одобрительно относиться к домам с дурной репутацией, которые вызывали такой энтузиазм среди его сокурсников. Нет, — отвечал он себе.

Чарльз Пертридж легко добился успеха. Шли годы, он скопил приличное состояние, они с женой жили в доме на Каштановой улице, Марион стала клубной дамой и начала активно заниматься благотворительной деятельностью. Ей нравилось комфортное существование, не осложненное наличием детей или нехваткой денег. Иногда она испытывала некоторое подобие чувства вины от того, что сравнение ее жизни с родителями и жизни в Пейтон-Плейс доставляло ей огромное удовольствие, но это длилось недолго.