Марина Полетика - Верю – не верю

Милица Андреевна слушала и кивала. Рассказ был сбивчивым, но она все поняла. Маша, добрая душа, стеснялась своего благополучия, не хотела перед одинокими подругами хвастаться своим замечательным Серегой и привалившим вместе с ним отчаянным, неположенным, почти запоздавшим счастьем. Зато как искренне она радовалась Вериной удаче! А когда стало плохо, она и вовсе не могла, лучась счастьем, приходить в дом, где поселилось горе. Думала, что нужды в ней нет. А Арина – та наоборот. Когда Вера была счастлива, Арина ее пилила за неразборчивость. А в беде – пришла, подставила плечо. Люди разные.

– Маша, вы сказали, что у Арины проблемы, – произнесла Милица Андреевна.

– А вы не знали? Она еще осенью плохо себя чувствовала. Депрессия или нечто подобное. Плакала постоянно, еле на работу ходила. Мы с Верой делали, что могли, но она после Нового года попала в больницу. Нервный срыв. Арина просила, чтобы муж навестил ее. А он отказался. Ей было очень плохо. Я и не знала, что там все так… сложно. Звонила ему, просила. Он и мне отказал. Вежливо, но отказал. Я и подумать не могла, что он может так поступить, по Аришиным рассказам я его совсем другим представляла. Теперь вы понимаете, почему я все скрывала? У них все рушится, а у меня и свадьба, и дом, да мы еще и на Гоа на неделю слетали. Вот беда-то какая…

…В горе и в радости… Все равно ей… И свадьба, и дом… Беда-то какая… – крутились обрывочные мысли в голове Милицы Андреевны, когда она, задремывая от усталости, возвращалась домой в пустом дребезжавшем автобусе. Сложиться в цепочку им еще предстояло.

– Алексей Анатольевич, к вам посетительница просится, – заглянула в дверь секретарь Олечка.

– Кто?

– Доброницкая Милиция Андреевна.

– Милиция? Надо же… – удивился заведующий адвокатской конторой, поднимая голову от бумаг. – Молодая?

– Старая, – укоризненно посмотрела на него секретарша.

– Занятно. Но я никакой Милиции не знаю, я ей не назначал и никто насчет нее не звонил. И вообще, неужели кроме меня в консультации никого нет? Кто сегодня дежурит?

– Семенова и Радзевич, но их обоих по пятьдесят первой дернули с утра еще, – доложила секретарша. – Паша есть, но он по телефону говорит, у Ольги Васильевны клиент. А она к вам хочет. Лично.

– Как не вовремя! А может, она завтра придет? Прямо с утра? – с надеждой предложил Алексей Анатольевич. – Мне через полчаса в суд ехать, дело копировать. А я хотел чаю попить…

– Я в полчала уложусь, Алексей Анатольевич. – На пороге появилась невысокая, немолодая и, в общем-то, ничем не примечательная женщина. – И чай пейте, пожалуйста, я вам не помешаю. Дело в том, что я не по работе. Я, можно сказать, по личному вопросу. Насчет Арины Викторовны.

– Спасибо, Оля, иди, – обратился шеф к вопросительно поднявшей бровки секретарше. – Чайник поставь, если можно. Проходите, садитесь.

Милица Андреевна поспешно прошла в кабинет и уселась на стул напротив стола заведующего. Она робела, но старалась не показать вида. Конечно, на сей раз ей ничто не угрожало, но она явилась к совершенно незнакомому человеку, надеясь узнать подробности его личной жизни, которые он вовсе не собирается выставлять напоказ. Это Милица Андреевна поняла из того, как он выставил секретаршу, едва услышав имя и отчество своей бывшей жены. Она понимала, что разговор будет непростым, если состоится вообще, и незнакомый Алексей Анатольевич с порога не укажет любопытной старухе адрес, по которому ей имеет смысл отправиться. И тем не менее, судя по тому, что о нем рассказывали, он, без сомнения, терпеливый и великодушный. Не прогонит с порога человека, тем более пожилую женщину. Хотя бы выслушает. Уверенности ей придавало то, что в книге по ономастике она, готовясь к встрече, прочитала: «Уравновешенность Алексея делает его прекрасным слушателем и советником. Только не стоит давить на него». Давить она и не собиралась. Милица Андреевна намеревалась вызвать сочувствие и понимание. Поэтому надела старую кофту, старушечью блузку и вязаную юбку, которые использовала лишь для зимних прогулок в ближайшем парке. Волосы затянула в чахлую шишку, кое-как скрепленную шпильками. Сумка – старая, для продуктов. В их дворе все старухи ходят с такими, и ей невестка зачем-то купила – Милица Андреевна эту сумку ненавидела. А вот поди ж ты, пригодилась. Дома из зеркала на нее глянула вполне жалостливая старушка, гораздо старше Милицы Андреевны, слегка испуганная, но преисполненная решимости помочь ближнему. То, что надо, по ее расчетам.

Адвокат смотрел на нее настороженно и неприязненно. И это не очень соответствовало рассказам Арины о ее отношениях с бывшим мужем. Милица Андреевна понимала, что бывший муж Арины – человек неглупый и, что называется, видавший виды. Так что ей лучше не вилять, чтобы не быть пойманной на лжи. И говорить с ним честно, напрямую… по возможности. Поэтому она с трудом перевела дух и представилась:

– Я соседка вашей бывшей жены. Я недавно переехала, после того, как вы… разошлись, так что вы меня не знаете. Хотела бы поговорить с вами об Арине. Вернее, попросить. Вы же знаете, что она… нездорова. Она очень, очень переживает из-за того, что вы не приехали к ней в больницу и не хотите общаться. Она вас так любит! Говорит о вас с обожанием! Нельзя такое чувство отвергать. И потом, у вас дети. Вы уж меня, старуху, простите великодушно.

Милица Андреевна замолчала, пытаясь оценить произведенное впечатление. Если она выбрала неверный тон, то лучше сразу проститься и уйти. Но Алексей Анатольевич молча смотрел на нее, размышляя, как ему поступить. Неприязненное выражение исчезло с его лица, и теперь он глядел на посетительницу с интересом. Но каким-то не вполне доброжелательным, что ли. Изучающим. Достал пачку сигарет, закурил, и Милица Андреевна сообразила, что дебют партии – за ней, он ее не выгонит.

– Это она вас послала? – спросил Алексей Анатольевич, выдыхая дым, и пояснил: – Я курю электронные.

– Курите-курите, – заспешила Милица Андреевна, про электронные сигареты ничего не понявшая, но сейчас она была готова извинить любое отступление от правил хорошего тона, хоть кальян. – Я пришла от своего имени, Арина меня не уполномочивала, ни в коем случае. И я бы очень не хотела, чтобы Арина узнала о том, что я приходила к вам. Просто мы иногда с ней общаемся по-соседски, я помогала ей в последнее время. И она постоянно говорит только о том, как любит вас. Арина уже простила вам и развод, и все… Ей ведь нужно всего лишь немного внимания, пока она не придет в себя. Вы знаете, я много лет изучаю науку об именах, ономастику, так вот – мужчина с именем Алексей способен на сострадание и готов по мере сил оказать поддержку.

– Любит… Любит… Она меня ненавидит, – совершенно спокойно, как что-то давно решенное, вдруг произнес Алексей Анатольевич. – Всегда ненавидела. И не скрывала. Не знаю, рассказывала ли она вам, как мы поженились… Пару раз встретились в одной компании, она тогда была студенткой консерватории, а я работал и учился на заочном в юридическом. Выпили, как водится. Танцевали, целовались. Дело молодое. Словом, через месяц она меня нашла и сообщила, что беременна. Что мне оставалось делать? Я ответил: выходи за меня замуж. Она сказала, что ненавидит меня, я сломал ей жизнь, она согласна выйти за меня замуж, потому что у ребенка должен быть отец. Арина, кстати, была из очень состоятельной семьи, а меня растила мать, она в деревне клубом заведовала. Ясно, что теща меня тоже сразу возненавидела. А тесть… Он тоже был из простых, начинал каменщиком на стройке, а стал начальником строительного треста. Депутат, и все такое. Дочь родилась, потом сын. Жили как-то. Она ненавидела в детях мои черты, а я – ее. Это я позднее понял. Но благодаря их ненависти я стал человеком. Образованным, небедным, успешным, как теперь говорят. То есть почти таким, как они обе хотели. Жена перестала меня ненавидеть и приготовилась снисходительно терпеть. При соблюдении мной ряда условий, разумеется. Она привыкла к тому, что ради детей я пойду на любые компромиссы.