Марина Полетика - Верю – не верю

Наклонившись к Вадиму, Вера попыталась опустить стекло. Руль при этом она держала левой рукой и, зазевавшись, ухнула машину в большую колдобину, которых на грунтовой дороге было много. Вадим, не разделяя ее восторгов, сидел, вцепившись в ручку двери.

– Твоя манера вождения доведет меня до инфаркта, – сообщил он жене. – А запах на пробу можешь собрать в полиэтиленовый мешочек. Сергей тебя проконсультирует насчет бизнес-плана.

– Ура! Отдать швартовы! – Дурачась, Вера вывернула руль, чтобы проехать левым колесом по большой луже.

– Вера, можно я пешком дойду? – жалобно попросил Вадим. – Пять километров по лесу, для здоровья – сплошная польза, а с тобой я каждый раз столько нервных клеток трачу…

– Сдавай на права! – рассмеялась Вера. – Будешь меня возить. Купим «Лендровер» вместо этой «реношки», ей давно на пенсию пора. И станешь мне нервы мотать.

– Вот именно. Ты же знаешь – у меня не получится. А ты правда хочешь «Лендровер»? И сколько он стоит?

– Мы с тобой такие богатые? – весело удивилась Вера.

– Ну пока нет, конечно, – смутился Вадим. – Но эта машина очень старая.

– Да пока ездит, и ладно, – отмахнулась Вера и, потянувшись к Вадиму, чмокнула его в щеку.

Машину подбросило так, что оба едва не треснулись головами об потолок.

– Все, я больше не могу! – возмутился Вадим. – Как тебе удалось права получить?

– Не ругайся, уже почти приехали! Я, честное слово, лишь с тобой так езжу, потому что ты боишься очень смешно. И только по лесу.

– Смешно ей… – проворчал Вадим. – Странное у тебя чувство юмора.

– Ой, слушай, а вот как раз на этом месте мы в прошлом году зимой с папой застряли, – вспомнила Вера. – Поехали в сад, а накануне снег выпал. И застряли. Толкали-толкали – без толку. Хорошо, что рядом, автомобиль бросили, дошли пешком. В саду никого, пришлось брать лопату, возвращаться и самой откапывать. Смех!

– Вот я и говорю – странное у тебя чувство юмора. Руки бы пожалела, пианистка.

Вера принялась хихикать, как девчонка. Вадим покосился на нее подозрительно.

– Вадим, я просто подумала: если мы с тобой поедем зимой и застрянем, угадай, кто откапывать будет? Опять я! Твои руки дороже стоят, чем мои. Все, приехали, не ругайся!

Вера выбралась из салона, разогнулась, потирая спину: все чаще давал о себе знать остеохондроз. Взглянула на мужа и опять засмеялась – он тоже, кряхтя, потирал поясницу.

– Почему ты сегодня постоянно веселишься? – поинтересовался он.

– А я сегодня ужасно счастливая. Во-первых, потому, что мы с тобой – два сапога пара. А во-вторых, я с соседкой поссорилась, – с удовольствием перечислила Вера. – Ты не слышал разве?

– Нет. А что в этом хорошего? – искренне удивился Вадим. – Вот уж не думал…

– Понимаешь, эта Валентина Кондратьевна мне ужасно надоела! – сияя глазами, стала рассказывать Вера. – Она всю жизнь меня воспитывала, делала мне выговоры – то я играю слишком громко, то подружки вечером поздно уходят, дверями, видите ли, хлопают, то папина медсестра по ошибке в ее звонок позвонила. И тут опять: я собираюсь с любимым мужем на дачу, настроение у меня весеннее, а она явилась и заявляет: вымой, говорит, пол в «предбаннике», твоя очередь. А я ей отвечаю – не буду, потому что некогда мне! Я с мужем на дачу уезжаю. Я, говорю, и дома полы никогда не мою. Вообще! Она рот открыла, а я дверь захлопнула! Вот! Нет, ты меня не понимаешь! Ничего, Валентина Кондратьевна проведет с тобой воспитательную работу, тогда ты и поймешь. А я сегодня, можно сказать, свою мечту реализовала!

Вадим молча любовался супругой: ее сияющими глазами, длинными блестящими распущенными волосами, счастливой улыбкой. Вряд ли он уловил суть ее рассказа. Он просто подумал, что изменившаяся и отчаянно похорошевшая Вера летела на своем «Рено», как Маргарита на метле. И плевать ей было на правила приличия. Он так не умел, и за это любил жену еще больше.

Они вошли в дом. Было зябко и сыро, поэтому сразу принялись топить печку. Топила, естественно, тоже Вера. Она ловко засунула в печку оставшиеся еще с прошлого раза березовые поленья, добавила несколько листков бумаги и чиркнула спичкой. Листки она выдирала из толстого блокнота, почти исписанного. Вадим присел на скамеечку у печки, с удовольствием глядя, как пламя потихоньку разгорается, вспыхивают и сворачиваются странными бутонами листки, а языки пламени начинают лизать белые с черными отметинами поленья.

– Какую книжку ты рвешь? – заинтересовался он, взял в руки один из приготовленных для растопки листков и прочитал: «Самая страшная беда заключается в том, что потерять себя можно очень легко и незаметно, словно этого и вовсе не произошло. Всякая другая потеря – руки€, ноги€, жены, пяти долларов, напротив, вполне заметна».

– Это? – заглянула Вера в листочек. – Это датский философ девятнадцатого века Серен Кьеркегор.

– Ты читала его труды? – удивился Вадим.

– Да что ты! Так, встретила интересную цитату, записала. Тут их знаешь сколько? Пятьсот с чем-то! Я этот блокнот в десятом классе завела, представляешь?

Вера приготовилась выдрать очередной предназначенный для растопки листок, но Вадим вцепился в блокнот двумя руками.

– Ты что, с ума сошла? – возмутился он. – Зачем же в печку? Инквизиция какая-то. Отдай, отдай немедленно!

– А зачем мне чужие мысли? И эмоции чужие? – беспечно заявила Вера. – У меня теперь и своих полно! Читаю и думаю: какая я была глупая.

– Оставь, пожалуйста, мне, – попросил Вадим. – Я почитаю, если можно. Я же тебя тогда не знал. А я очень хочу знать, какая ты была в семнадцать, в двадцать… И позднее.

– Ладно, – нехотя согласилась Вера. – Только не смейся. И не говори потом ничего. Подожди, я еще только один листочек выдеру – последний, честное слово.

Перед тем, как бросить листок в печку, она взглянула на него, хотя и так отлично помнила, что там записано. Это была последняя запись под номером пятьсот тридцать два. Она сделала ее в тот день, когда Вадим сказал, что им надо расстаться, и ушел, оставив ее одну. Вера думала, что навсегда. И откуда-то всплыло в памяти, а она записала: «Ваши фамилия, имя, отчество? – Одиночество. Одиночество. Одиночество».

Память об этом дне и этих мыслях не была ей нужна. Она никогда больше не будет одинока.

– Вера, послушай…

– Да бери, бери, пока я не передумала, – великодушно отмахнулась она. – Кстати, тут и про нас с тобой есть. Сейчас, найду. Слушай: «Не жениться до сорока лет – все равно что перенести на ногах грипп, бесследно это никогда не проходит». А нам с тобой черт знает сколько лет, почти девяносто на двоих, я вчера считала. Ужас! Ты не боишься, а?

– Нет, я не об этом. То есть не боюсь. Я очень рад… – упорно пробивался к цели ее немногословный муж. – Вот тут… возьми. Это тебе.