Заряна - 217-я жизнь. Блог бывшего экстрасенса

У меня, например, еще ни разу не получилось вернуться в какой-то нейтральный момент, чтобы я смогла понять подробно – куда попала, какой год, страна, хоть как меня зовут.

А вот ошибки, мне кажется, остаются «запечатанными» до поры до времени, чтобы снова проявиться таким же узлом в этой жизни. Как все учения хором говорят, чтобы мы, наконец, смогли его развязать, сделать правильные выводы и больше не грешить.

Мне говорили, что есть люди, которые чувствуют боль в тот момент, когда оказываются в прошлых жизнях или умирают там. У меня это не так: я как бы вспоминаю, что у меня болело. Так же, как я бы помнила, как у меня болело горло перед контрольной в 5 классе, только общее знание об ощущении, память о нем, но не сама боль.

Я могу посмотреть теми глазами вокруг – и делать свои выводы своей головой, как если бы это был фильм 3D. Но я не могу увидеть то, чего не видели тогда мои глаза. Как в кино, я вижу только то, на что направлена камера.

Я не могу повторить слова, которые мне говорят. Я только понимаю их смысл. В этом большой недостаток моих воспоминаний – я не могу дать точные описания мест и языка. Я не могу точно узнать год, потому что у меня есть только ощущение «плотности времени» – не знаю, как это описать точнее. С официальной историей это часто не совпадает, но ведь и она наука неточная.

Все как будто не по настоящему, зато я могу легко вернуться сюда, я себя полностью контролирую, в отличие от тех путешественников, которые испытывают тогдашний ужас и боль. Я слышала, что некоторые не могут вернуться обратно, пока та жизнь не кончится или пока их не «выдернут» люди извне.

– Ты их много видела? Жизней в смысле?

– Я знаю пока о 216, эта – 217. Но некоторые вообще непонятные. Например, времена матриархата – это совсем не те воинствующие амазонки, над которыми сейчас потешаются мужики. Мне трудно разобраться, это было так давно, что я даже примерно не могу сказать – когда. Но там потрясающая культура полного непричинения ущерба природе, соседям, животным, миру, совершенно недостижимая для нас. Вплоть до того, что живут они в корнях деревьев. Это не дома и не норы – это что-то вроде воздушных корней, которым они помогают расти особым образом, и формируют из них себе стены. Люди рыхлят и удобряют почву для дерева. Дерево дает защиту и еду. Симбиотическая культура.

– Тогда я там был деревом и рос вот так! – и Антон переплетает меня своими руками и ногами. Неугомонный!

Через продолжительное время:

– Маняша, а ты думаешь, многие люди раньше встречались? – он задает этот вопрос очень часто. – Мы что, все ходим по кругу?

– Не знаю, как все, а вот некоторые любовные истории я иначе как кармическими узами (узлами?) объяснить не могу. Ну вот, например.

Она носилась со своей невинностью, как … даже не знаю, с чем сравнить. Как чемпион Олимпийских Игр с олимпийским же огнем. Понятно, что все со своей девственностью носятся, все переживают «хороша я, хороша, и кому достануся». В нашей юности это еще носило характер «кто ж меня теперь такую замуж возьмет», сексуальная революция еще не свергла домостроевские ценности. Но основы семьи как ячейки общества уже шатались, поэтому девушек уже мучил вопрос «а не стыдно ли быть старой девой в 16/ 18 /21»? По мере приближения нового века возраст сдвигается ближе к дате рождения.

Так вот эта моя приятельница являлась носителем одновременно двух полярных идей: вековой и современной. Поэтому галопы и кульбиты вокруг «дам, но не вам» совершала головокружительные.

Видимо, для того чтобы чувствовать себя желанной, она постоянно, чуть ли не ежевечернее, ввязывалась в истории, из которых ей (и ее подругам) приходилось уносить свои «ценности». Небольшая повесть бы вышла из историй этого динамо – и уматывание по пожарной лестнице из квартиры разгоряченных итальянцев. И нож у горла подруги с криком «или она мэнэ даст, или я тэбя зарэжу». И походы на танцы в самых коротких юбках, которые только способны удержаться на девичьих телесах. И прочее-прочее-прочее, что бывает в биографии многих даже вполне умных девушек в период становления либидо.

Исключительность этой конкретной барышни состояла в том, что у нее эти истории растянулись с 13 до 21 года и постоянно сопровождались жалобами на две вещи:

1. меня опять чуть не изнасиловали;

2. меня никто не хочет, значит, я страшная.

Своих подруг, то есть нас, она настолько измотала нытьем, что мы знакомили ее с достойными и недостойными кавалерами, вежливо выслушивали, пытались отвести к психологу, сочувствовали, давали умные советы из женских журналов, вежливо просили закрыть тему или рот, орали, ссорились, клялись, что сами ее зарежем, если она втянет нас в такую историю еще раз. Ничего не помогало.

Полстакана шампанского, не говоря уже о более крепких напитках, приводили ее в состояние глубокой скорби о том, что все мужики козлы, и одновременно заставляли кидаться на шею каждому мужчине (и даже условно мужчине).

К нашему полному совершеннолетию (21 год) все мы смирились с ее обетом безбрачия и угрозами пойти в монастырь нецелованной, как вдруг она смогла удивить всех. Представь!

Общага, 4 курс гуляет. В комнатушку на троих набивается человек 15. К часу ночи остается человек 8. Наша подвыпившая звезда ведет себя крайне развязно, но поскольку мальчики знают ее манеры «обломинго», то инициативы никто и не проявляет. Один новенький паренек, чуть повыше табуретки и чуть потоньше чемодана, сидит, никого не трогает, играет на гитаре. Причем ни внешностью, ни голосом, ни манерами природа его явно не наградила. Постепенно наша звезда остается с ним тет-а-тет и оба быстро оказываются в постели. Причем утром охреневший парень говорит, что он вообще думал, что она «общажная скорая помощь», и у него мысли не было нарушать ее неприкосновенность. Он раскаивается, и вообще ему пора.

Короче, они поженились, и уши ее подруг наконец-то освободились. Но мое естествоиспытательское любопытство не было удовлетворено. Я еще много лет приставала к ней с одним и тем же вопросом: «Почему именно он?».

Приставала и когда они были счастливы, и когда они ругались, и когда они были готовы друг друга убить, и когда скучали по разные стороны океана. И даже когда они потом развелись.

Она – вполне некрасовская женщина, высокая, статная, с русой косой и желанием вытащить коня из горящей избы. И он – маленький страшненький еврейчик.

Ты думаешь, она стала ссылаться на материнский инстинкт, на противоположности, которые сходятся, на фрейдистский беспредел?

Ничего подобного. Из года в год, пьяная и трезвая, в любой ситуации она честно отвечала: «Не знаю».

Карма такая, не иначе!

– А ты во все это веришь?

– Я… обычно отвечаю, что конечно верю. Но тебе скажу честно: я играю в то, что я в это верю. Ну как бы верю, но не совсем до конца.