Заряна - 217-я жизнь. Блог бывшего экстрасенса

Меня звали ласковой, как лучик солнца. Имя у меня было такое. Я и была ласковой и подвижной, как лучик. Куда мы с юношей рассчитывали прийти, на что рассчитывали – сказать не могу, потому что первое, что я увидела, был момент неудавшегося побега.

Большой сбор всего семейства. Вся древня (она же клан) собралась в задруге, большой избе, куда сейчас поместилось больше 100 человек. Праздную успешную вылазку, в которой принесли много добычи. Даже головы ненавистных турок принесли, я днем видела.

Уже погрызлись за отвоеванные монеты, поделили одежду. Слышны были выстрелы – либо делили свежекраденное оружие, либо не поделили что-то еще. Уже бессвязно звучат гусли и дудочки, уже давно распался коло (типа хоровода), а тетки все голосят свои нудные песни. Большинство воинов уже свалились – слишком много ракии! Да когда ж они все упьются! Именно на эту ночь назначен побег, мой юный друг ждет меня уже давно. Сумерки сгорели, с неба свалилась непроходимая тьма, как бывает только высоко в горах. Но я хорошо ориентируюсь даже сейчас, босые ноги знают каждый клочок земли.

Я сижу где-то в полуподвале, под насыпью земли, и жду, пока родичи или разойдутся, или упьются и свалятся. Руки теребят грубую ткань мешка с какими-то пожитками. Я жду еще несколько часов, боюсь каждого шороха, боюсь шевелиться. Но еще больше боюсь, что мой любимый подумает, что я струсила, и уйдет без меня. Он решил бежать окончательно, назначил день и сказал – или ты с ними, или ты со мной! Выбирай!

Убегать я очень боюсь. Это слишком непонятная и невероятная жизнь – не в той деревне, где каждый тебе родственник, а в каком-то другом нереальном мире далеко за горами. Как это – жить среди чужих? Я себе это представить не могу. Вот ты идешь по улице и видишь незнакомца – что надо делать? Прятаться? Убегать? Меня учили, что от чужаков пощады не жди! А там все чужие.

(Что интересно, время ощущается примерно как 18 век, вторая половина). Европа захлебывалась событиями. Только недавно отгремел Наполеон, в Англии уже запустили первый паровоз. Даже на территории этой страны постоянно вспыхивают восстания против турецкого господства, иногда успешные, иногда нет. Бывает, что целые кланы переселяются, например, в Австрию и Россию – но это все я узнала потом, когда залезла в Интернет. В медвежьем углу, за какой-то сорок пятой неприступной горой, где жила эта девочка, все идет тем же укладом, что и пятьсот лет назад. И обычаи, и понятия совершенно средневековые. Вот уж действительно – мы знаем только историю царей и столиц, история 99 % населения нам неизвестна).

Но больше всего я боюсь остаться без него – и потому решаюсь выползти из своего укрытия и, сгинаясь так, что стала больше похожа на большую собаку, чем на человека, начинаю скользить по тропинке из поселения в лес. Я уже пробежала часть дороги, как стала слышать навязчивое ТУК-ТУК-ТУУК. Это сердце стучит? Оно у меня с утра болит. Очень сильно – жмет, давит, и стучит неровно. И маме в глаза стыдно смотреть – не попрощавшись, ничего не объясняя, не поклонившись… Бог меня еще накажет за это.

Но стук все сильнее, где-то сзади. И вдруг – вокруг меня вспыхивают огни. Я перестаю что-то видеть и слышать, крики – мужские, женские, лай наших волкодавов. Я теряю ориентацию и останавливаюсь. Голоса и огни напрыгивают на меня со всех сторон. Я совсем не понимаю, что здесь случилось! Помню лишь, что они все должны быть на празднике!

Меня хватают, тащат. Я плачу и зову маму. Огни головешек, которыми размахивают родичи, выхватывают из темноты только размытые пятна. У меня кружится голова, все перед глазами пляшет – это меня перекинули через плечо, как мешок. А мой мешок? Его кто-то вырвал из рук.

Ничего не понимающую, зареванную 13-летнюю девочку бросают в глубокий подвал, где она мерзнет и плачет, плачет и мерзнет. Она уверена – вот и закончилась ее жизнь, любимый убежал без нее.

К моменту, когда она уже настолько замерзла, что стала засыпать, ее за волосы вытаскивают из подвала и пихают в общую комнату. Там ей на голову быстро надевают какую-то высокую красную шапку с кружевами (я успеваю понять только, что это головной убор невесты) и отдают в руки какого-то амбала. Сейчас она не видит и не понимает – кто это. Весь клан столпился в большой комнате, но девочка почему-то не узнает ни одного человека. Все лица буквально обезображены любопытством. Старшая женщина руководит, домачину (глава клана?) быстро проводит обряд – и теперь девочка видит себя в комнате с этим мужиком. И едва она начинает его узнавать – троюродный брат, головорез и пьяница – как он бросает ее на кровать, бьет и насилует. Она снова плачет, зовет на помощь. Но почему-то здесь, в родной деревне, ей никто не помогает. А где мама?

Наутро ее будят старшие женщины. Никто на нее не смотрит, никто ей ничего не говорит. Они забирают простыню, а ее отправляют жить в чужой дом, к троюродным родичам. Где от нее тоже все отворачиваются, как от прокаженной. Старажена – это имя или просто старшая жена? да просто старая ведьма – молча указывает ей на грязную домашнюю работу, и все уходят. Больная, горячечная, избитая, она начинает возиться с утварью в чужом злом доме.

Так началась ее жизнь – не жизнь. С мужем, которого она ненавидела, и который отвечал ей тем же. Изредка, когда он бывал дома, он насиловал и избивал ее, потому что не мог забыть ей «измены» – той попытки убежать.

Через несколько дней она смогла улучить момент и ненадолго зайти в дом матери. Тут все и разъяснилось. Это слишком тягостная сцена, и я рада что переживаю прошлые жизни как бы наполовину – я не чувствую ни силы тех эмоций, ни боли тех ударов. Только значительно позже девочка начнет понимать, что самое большое горе она принесла матери. Как вымаливала бедная женщина, у которой больше никого не было, пощады для своей дочки. Ведь что может быть хуже для клана, чем убежавшая девойчица, да еще вместе с кровным врагом! Неслыханная наглость, которую и карать надо неслыханно. Наказание смягчило то, что, к счастью, она все-таки не потеряла целомудрия, но слова типа «шлюха» и другие похлеще станут ее основным именем с этого времени. Остракизм в родном поселении станет ее самым большим наказанием. С ней перестанут разговаривать по-человечески. Будут либо оскорблять, либо сторониться. К своим собакам в этом клане относятся лучше. А людям ничего не забывают! И через три, и через пять лет ей будут тыкать в глаза ее побегом и изменой. Сначала хотя бы жива была мама – и хоть изредка девушка слышала ласковое слово. Но через несколько лет мать умерла, надорвалась от позора, постаравшись принять на себя хотя бы часть гнева и презрения, которые дикое племя выливало на дочку.