Лина Дорош - Новые туфли хочется всегда

Девонька, ты читаешь и не понимаешь: а любовь? Как же любовь? Я не жалею, что всю жизнь прожил русским в Париже. Это мой путь. По-другому слово «русский» не приобрело бы для меня такой ценности, каковую имеет сейчас. Мы всегда привыкаем к тому, что у нас есть. К Родине привыкаем, к любви привыкаем. Я привык к любви и тоскую по Родине. У меня не получилось их совместить. А ты не можешь их разъединить, но с упорством продолжаешь делать одну попытку за другой. Зачем? Зачем их разъединять? Сопротивление и упорство хороши в борьбе, а не в любви. Ты опять спросишь: а как же любовь? Жизнь больше любви, поверь мне. Но только тогда, когда тебе выпала удача любить. Если любви не случилось – твоя жизнь будет тебе казаться много меньше любви, будет казаться совсем маленькой и превратится в вечное ожидание этого светлого чувства. А жизнь больше любви. Не важнее, но больше. С такими мыслями надо встретить старость.

Знаешь, эти мысли пришли мне недавно. Года два назад. И всё время об этом думаю. Знаешь, может быть, я думаю об этом, чтобы меньше думать, почему моя жена ушла. Или Бог забрал ее у меня, даровал долгую счастливую совместную жизнь, но потом забрал, чтобы на закате я вспомнил о своей Родине? Знаешь, думать о том, что со мной теперь нет жены, мне больнее, чем грустить по Родине. Но я не хочу жить без моей боли, не хочу прожить жизнь, проводить жену и не испытывать боли потери. Я так не хочу. Иначе я бы и не узнал, что я русский и что жизнь больше любви. Очень хочу, чтобы ты меня поняла…

Надо уезжать. Ты права. Твоя природа очень сильна и ведет тебя верно, не обращая внимания на твое глупое упорство и сопротивление. Надо уезжать, чтобы было куда возвращаться. Надо уезжать в детстве, чтобы радоваться возвращению к родителям. Надо уезжать в молодости, чтобы радоваться возвращению к любимым. Надо уезжать в зрелости, чтобы радовало возвращение к детям. Надо уезжать в старости, чтобы радоваться тому, что тебе есть куда вернуться. Надо уезжать, чтобы издалека привозить себя. По частицам. По малым. Надо уезжать и возвращаться…»

Я читала. А он плакал. Не от горя. В его глазах была радость. Я дочитала и ничего не смогла сказать. Комок подкатил и перекрыл горло. Он посмотрел мне в глаза и сказал:

– Вот так.

Я его поцеловала. Мне пора было вернуться. Вернуться к любимому. Чтобы не опоздать к своим детям.

До конца страницы оставался один абзац. На следующей странице посередине строки старательно был выведен заголовок «Домой». Я опять ничего не понял. А где Париж? Где улицы, парки, кафе и площади, которые мама фотографировала? Где комментарии, почему именно эта улица и этот дом, а не какой-то другой? Почему? Меня опять обманули? Весь Париж в один абзац? Я увидел, что абзац этот отделен от всего текста.

Сын, наверняка, ты хочешь спросить: «Почему? Где Париж? Мама, где обещанный тобою Париж?!» А я тебе отвечу. Сын, Париж стоит там же, где и раньше. Знаю, что такой ответ не утолит твоего любопытства. Я решила кое-что оставить для себя. Хочу, чтобы на этот город и на все другие города ты смотрел только своими глазами.

Есть такие города, в них попадаешь как в коктейль из времен, людей и событий. Это не опасно. Из города всегда можно уехать. Есть такие дома, попадая в которые, вспоминаешь то, чего не мог знать, чего с тобой не было. Это не страшно. Из дома всегда можно уйти. Уйти насовсем. Или уйти на время, чтобы уложить всё в своей голове, а потом вернуться. И только люди. Только от людей нельзя уйти навсегда или на время. Только это страшно и опасно. Страшно и опасно, если ты не хочешь ничего менять. Потому что всё поменяется. И обратно не вернется. Один взгляд. И меняется биохимический состав твоей крови. Начинают работать те клетки головного мозга, которые ранее ленились. Только встречи с людьми нельзя отменить.

Когда я писала дневник, то делала «зарубки» на полях. Значимое помечала словом «важно». Прочитав весь текст, я поняла, что получилось два рассказа. Первый о домах и деревьях. Второй о людях, встречах, которые что-то изменили во мне. С пометкой «важно» оказалось всё, что говорилось о людях. Я подумала. И оставила только то, что могло бы стать пищей для твоих размышлений. Слово «важно» я тоже оставила.

Еще в одном я должна покаяться, сын. Фотографии, которые ты видишь, фальшивые. Они настоящие в том смысле, что сделаны в Париже, но разными людьми и в разное время. За двадцать с лишним лет их набралось достаточно, но среди них нет ни одной, которая была бы сделана в ту поездку. Все тогдашние фотографии я выбросила в Сену. В последний день перед самым отъездом. Да-да, как волосы в первый. Только сейчас это был другой обряд – жертвоприношение. Я выбросила всё. Как только меня полиция не задержала за хулиганство! Две выставки «Танец» и «Вне танца» плыли по Сене. Это было красиво. Сын, я поняла, в чем прелесть, – выложить на песке картину и тут же ее разрушить. У меня была самая чудесная выставка из всех возможных, и даже две. И я отдала их реке. Отдала самое дорогое, что появилось у меня в последние недели. Отпуская снимки в свободное плавание, я запоминала их навсегда. Я и сейчас вижу их. Образы людей, которые дарили мне свою мудрость. Я закрываю глаза и встречаюсь с ними взглядом. Они «говорят» мне, что всегда будут со мной, потому что мы никогда больше не увидимся. Для счастья очень важно, что и кого ты видишь, когда закрываешь глаза.

То, что я отпустила, я обрела навсегда и с миром. Отпустить можно и мысленно, но тогда я этого еще не знала. Мне потребовалось отпустить в реку волосы и фотографии, чтобы понять столь простую вещь. Я не жалею.

В отъезде самое трудное – это возвращение. Одиночество становится щемящим и звенящим не в момент отъезда и не в новой для тебя обстановке. Новые стены по первости помогают больше, чем родные. Одиночество накрывает тебя в момент возвращения. Возвращение – это как первое утро новой любви. Ты не знаешь, чем оно начнется. Это самое трудное в любви – утро. Счастье, когда удается проснуться, увидеть помятое подушкой лицо и просиять глазами от счастья.

В зале вылета я отправила три sms-ки: куда, когда и каким рейсом прибываю. И отключила телефон. Маме, Наташке и всем остальным друзьям решила сделать сюрприз.

Встречали двое. Они стояли очень похожие друг на друга. В них не ощущалось соперничества. Я видела двух друзей, у которых много общего. От них исходила не жажда победить, а боязнь перейти дорогу другу. Каждый из них внутренне уже уступил меня второму, очень похожему на него самого, достойному человеку, который сделает меня счастливой. В голову пришла мысль: все правильно, значит, и мне эти двое только друзья. Так просто, хотя еще на трапе я не знала, как буду выбирать, если простят, поймут и придут встречать все трое. Но третьего не было. Не пришел. Не смог? Не успел? Не захотел?

Читать дальше