Елена Стяжкина - Паровозик из Ромашкова

— Может, вы заберете его к себе? — спросил инициатор покупки.

— Не нужны мне ваши глупые взятки, — почти крикнула я.

— О, так и назовем — Взятка.

Мерзкая собака взвизгнула от удовольствия.

— Ему нравится, — констатировал факт наименования Санека.

— Но это женское имя, — сказала я, а пекинес жалобно заскулил.

— Но ему ведь нравится. Так бывает, — успокоил меня юный спутник.

— Так не бывает, — сказала я и посмотрела Санеке в глаза, — и мне это не надо, — твердо добавила я.

Тут Взятка проявил признаки беспокойства и намекнул, что не прочь пробежаться по траве, мне пришлось спустить его на землю.

— Или я сниму ему квартиру, или он будет жить у меня, а вы будете приезжать его купать и…

— И платить алименты, — добавила я.

— Мы, кажется, еще не разошлись, — строго сказал Санека.

— Ну, все… — протянула я.

Сейчас начнется. Сейчас обязательно начнется незапланированная акция с непредсказуемым результатом. Но я, пожалуй, этого хотела, надо было проверить, научилась ли я выбирать тех, кто потом обязательно выберет меня.

— Мне нужно сказать? — спросил Санека.

Я пожала плечами в сладком предчувствии любви.

— Что-то случилось. Что-то случилось с нами, — пробормотал он.

— С нами? Со всей группой, с Наташей, с вами лично или со мной, — говорила я и думала о том, где же все-таки моя метла и на кой черт сдался мне этот лепет, и тот трепет, который охватывает меня при нем. И не пора ли Кириллу, наконец, на мне жениться и может ли это спасти меня от неизбежности Санекиной упругой задницы и жесткой мести его возлюбленной. И я его поцеловала. И целовала до тех пор, пока в моей опустевшей голове не разорвалась маленькая интеллигентная бомба, а Взятка нежно не прикусил меня за правую штанину. Я попыталась отстраниться, потому что вдруг почувствовала сильнейшую усталость и никчемность старой училки, стоящей на холодном осеннем ветру и жадно хватающей то, что когда-то так тихо на носочках прошло мимо. Я поклялась себе всунуть в нос радиопередатчик и подарить Наине диктофон. Не уследила-таки. Я попыталась отстраниться, но все, что я когда-либо пыталась сделать сама, терпело неудачу, Санека крепко сжимал мои нехуденькие плечи. Взятка мирно улегся у моих ног, ни один прохожий не потревожил тихую предсумеречную улицу. Санека молчал, молчал так напряженно, что мне пришлось его спасти.

— Мне двадцать восемь лет, — тихо и почти твердо сказала я.

— Только это ничего не меняет, — вздохнул он.

— И если вам нужна оценка, можете доставать зачетку прямо сейчас, — я попыталась внести фальшивую ноту, ужаснулась своей гнусности и замолчала.

Он целовал меня в висок, а я удивлялась, куда делась моя аллергия на любое прикосновение к волосам. Он рассматривал мои глаза, нос, уши, губы. Он, кажется, хотел заглянуть мне в душу. А она, моя душа, была похожа на кабинет старого директора школы, в котором все давно и прочно расставлено по местам, и только большие, жирные, как говорили мы когда-то, окурки валяются где зря, и вряд ли кто-то возьмется их докуривать. В какой-то момент я даже готова была снять с себя кожу. Через голову. Или через ноги. Только зачем ему моя старая целлюлитная кожа, из которой нельзя сделать хорошие кроссовки? Мысль о кроссовках рассмешила меня. Я отстранилась резко и твердо, мне даже удалось с особым цинизмом стороннего наблюдателя осмотреть первую картину последнего поцелуя.

— С ума вы сошли. Собака, опять же, мерзнет, — назидательно проговорила я. И ситуация показалась мне вполне естественной: расстроилась, устала, захотела, сделала, чуток отдохнула — пора домой. Мне стало весело: — Все нормально, Санека. Вы по-прежнему будете встречаться с Наташей, я по-прежнему буду жить с Кириллом.

— Только это ничего не меняет. — Он пожал плечами и взял на руки Взятку. — Пусть он пока поживет у меня, а вы будете приходить его купать.

— Ну хорошо, — согласилась я, — мне нужно обдумать и посоветоваться со специалистами о том, не отразится ли эффект приходящего родителя на психике Взятки, знаете, собаки из неполных семей могут вырасти очень агрессивными. Я устала, давайте отвезем меня домой на такси, вернее, я отвезу себя сама, а вы меня только в него посадите.

Когда я садилась в машину, Взятка долго и нежно смотрел на меня, и его взгляд напомнил мне старых кукол, которые по мере моего вырастания сдавались в ближайший детский сад. Но им-то я хотя бы успевала сделать прически и оторвать ноги…

— До свидания, Санека. Пока, Взятка, — сказала я и понеслась домой.

Довольная собой, взрослая, умная женщина, лишь немного утомленная тяжелым днем, я равнодушно взирала на город, который казался мне капризным, надутым, но очень трогательным. Я размышляла о том, что приготовлю Кириллу на ужин и как славно успею почитать, забравшись с ногами в кресло. Мое сегодняшнее приключение не вызывало блуждающую улыбку, и мне не нужен был килограмм лимонов, чтобы ее стереть. Все, что произошло сегодня, было вполне в моем духе: у меня есть краски, чтобы чуть расцветить будничность и доставить себе невинное удовольствие. Мне незачем сходить с рельсов, чтобы толкаться в троллейбусе и снова совершать длинный-предлинный забег от задрипанности к почти устойчивому материальному благополучию. Но я вполне могу, никуда не опаздывая по расписанию, нюхнуть чужую только народившуюся, а потому свежую и острую весну.

И мне вовсе не хочется вернуть все назад и начать все сначала, и мне совсем не жаль, что мне не семнадцать лет, потому что моя сила и прелесть сегодня — именно в моем возрасте. И сколько их, таких невероятных и пиратских приключений, у меня еще будет…

Слезы настигли меня только в лифте. Я уже давно не верю себе взрослой.

— Что случилось? — испуганно спросил Кирилл.

— За мной Наина следит, — жалобно произнесла я и спрятала уже порядком изъетое слезами лицо в его махровом халате.

— То есть как «следит»? — опасаясь за мою неустойчивую психику, слишком нежно спросил Кирилл и осторожно бросил взгляд на телефон.

До телефона взгляд не долетел, я перехватила его и возмутилась:

— Да ты что, в больницу меня удумал отправить?! Следит, значит, подслушивает из подсобки, а потом все заведующему докладывает. Они меня хотели на заседании кафедры прорабатывать, — сказала я и завыла.

— Фу-ты, дурочка, дурочка моя. Хочешь, я позвоню? Хочешь, уходи оттуда, кормилица ты наша. Следит! А ты глупостей на лекциях не говорить не пробовала?

— Пробовала. Не получается. Скучно без них, — улыбнулась и снова заплакала я. — И еще, еще…

— И еще за тобой следит Владимир Сергеевич? — улыбнулся Кирилл.

— Нет, я плохо одета, меня нужно нарядить «поприличнее», — заявила я.

— И ты ходила по магазинам и ничего себе не купила и еще больше расстроилась?