Елена Стяжкина - Паровозик из Ромашкова

— Как назовешь? — зачем-то поинтересовалась я.

— Как Катя решит, — сказал он, и мне показалось, что теперь у меня есть все основания ненавидеть мужчин до гробовой доски. Я не решила только, стоит ли им об этом сообщать. «Дурак он, что ли?» — тихо удивилась я и положила трубку.

Телефон еще много раз дребезжал, за что и был выключен. А я думала почему-то о том, как назло выйду замуж, рожу ребенка и приглашу этого английского придурка разделить со мной радость прямо в роддоме. Еще я думала о телефоне и о том, как много значит он в моей жизни: через него меня любили, бросали, воспитывали и жалели. Он устал так же, как и я. Нам на время нужно было расстаться. Я разошлась со всеми, а он всего лишь с розеткой.

А потом приехал Кирилл и напомнил мне ружье, которое должно выстрелить. И началось сегодня. Но о том, что оно началось, я догадалась много позже, я догадалась потому, что время потекло медленнее, потому что я шла по улице и изучала прихотливый узор линий на асфальте, потому что заметила новые молодые деревья, открывшие четкий контур домов. Сегодня были вымытые витрины, вежливые цветочницы и я, интересующаяся, кто придумал клише «буйство красок». Вчера еще напоминало о себе, но было калейдоскопом, в который, заглядывая время от времени, и смотреть-то стоило секунд тридцать, вчера не способно было растянуться во времени, оно жало, давило, заставляло проснуться от стыда, вчера научило меня не чувствовать боли, не помнить, не жить, оно с трудом уступало место сегодня, но оно было всего лишь вчера.

Кирилл приехал ко мне на работу и так, будто мы только расстались, чмокнул меня в щеку.

— Ты свободна? — спросил он.

— Да, — сказала я, поскольку уроки у меня уже закончились.

— Поехали завезем к тебе вещи, а потом сходим куда-нибудь.

«Какие вещи?» — хотела спросить я, но потом подумала, что люблю сюрпризы, и промолчала. Кстати, как позже выяснилось, это был один из последних моих рабочих дней в нашей школе.

Мы привезли ко мне домой его чемоданы, через неделю — новую мебель. В этой суете мне просто некогда было сказать, что он меня неправильно понял. Да и незачем. Я действительно была свободна. Свободна — даже для безболезненного прикосновения к прошлому. Свободна — как в горах моей школьной юности. Мои друзья-альпинисты кричали: «Ты чувствуешь, чувствуешь вечность? Мы — тайна». Эхо обреченно-насмешливо повторяло за ними: «Тайна, тайна…» А я улыбалась и знала, что тайна — это я одна, потому что я — вровень с небом, у меня классное снаряжение, я — ничья и мне везет. По утрам я смотрела на вершину, зная, что не хочу ее покорить, а вечером выбирала любимые вещи, которые хотела бы спасти от схода снежных лавин. Однажды я стояла внизу у входа в наш коттедж и беседовала о высоком с Потенциально Сумасшедшим Художником, которого все звали просто Пасха. Высокое заключалось в том, что он меня не любит, а я не села с ним рядом у костра. Мы не могли решить, кто из нас больше виноват — я или мое действие или он и мое восприятие. Разговор был то бурный, то вкрадчивый, дважды я пыталась уйти, трижды мы поцеловались. В момент нежнейшего примирения мы услышали командный голос нашей руководительницы:

— Эй, кто-нибудь, принесите мне мои зеленые трусы!

— Какие? — раздалось одновременно из многих комнат.

— Теплые зеленые в белый горошек, — снова последовал приказ.

Потом все стихло, кроме множества шагов, — легких невесомых касаний ног о деревянные половицы. Пасха улыбнулся, и мы снова стали мириться.

— Нет, не эти, — разочарованно вскрикнула наша метресса, — не эти, а утепленные рабочие.

Я знала, где искать пропажу, но был очень хороший вечер, который мне совсем не хотелось разрушать… Мы с Пасхой мечтательно смотрели в небо.

— Ну наконец-то, — радостно сообщили сверху.

Потом снова воцарилось молчание, найденное водворялось на место, и далее наша руководительница победоносно закричала:

— А теперь — дискотека!!!

Громко заиграла музыка, в каждой комнате своя, и все начали танцевать.

С тех пор в хорошие, не занятые жизнью минуты я все время сожалею о том, что не спросила, зачем наша команда так покорно искала зеленые рабочие трусы. А еще, когда мною приобретается желанная, но совсем ненужная вещь, когда на меня обращает внимание одномоментно интересный, но второстепенный человек, когда я заканчиваю очередную бесплатную, но очень вежливую беседу, я всегда тихо, радостно и внятно говорю себе: «А теперь — дискотека!» Рядом с Кириллом ощущение дискотеки не покидало меня ни на секунду. Но я видела, а не пропускала через туман черный кафель, белый холодильник, огромный телевизор, который только что не желал мне доброго утра. Часть диогеновской души тихо посмеивалась во мне, я же сама, достойно поборов свинскую неблагодарность, молча и умильно улыбалась хозяину этого благосостояния.

Каждое утро моего нового сегодня я просыпалась раньше Кирилла для того, чтобы взглянуть в окно. Я боролась с деревом во дворе, которое тревожило меня. Оно отбрасывало тени на занавеску, оно пропускало первые солнечные лучи, оно угрюмо шелестело листвой, оно раскачивало ветками, оно отторгало от себя дождевые капли, и они, капли, бились о мое окно. Во Франции были точно такие же деревья, в Канаде тоже и в Италии. Везде. И по утрам они также тревожили бы меня. Я напряженно смотрела в окно и боролась за родину. Я продвигалась ближе к Кириллу и обнимала его за худые плечи, он сладко, прерывисто вздыхал и продолжал мерно посапывать. Рядом с ним мне становилось легче, тревога надолго отступала — Кирилл был патриотом. Я тихо погружалась в короткий утренний сон, а он вскакивал, чтобы сделать зарядку. Тридцать минут он придавал форму своему телу, из которого легко уже можно было выстругать Буратино. Потом, неизменно коснувшись сухими губами моих волос, он уходил на работу. А я сразу же открывала глаза и начинала мечтать. Долго, протяжно, сладострастно и ни о чем. Вскоре новые ценностные ориентации и будильник, заботливо поставленный Кириллом на десять часов, влекли меня на кухню. Отчасти смысл моей жизни заключался в приготовлении вкусной и здоровой пищи. На этой самой почве я начала полнеть и страдать от невнимания к моим кулинарным опусам. Однажды я приготовила курицу с грибами в сметанном соусе — жульен по-ресторанному, шашлык, пюре, салат из крабов, а Кирилл попросил сварить ему яйцо всмятку. Я тихо вздохнула и вежливо отправила пищу в унитаз. Потом сварила ему желанный продукт и пошла жаловаться Большой Подруге Маше. Маша сказала:

— Давай ты будешь зарабатывать большие деньги.

— Давай, — радостно согласилась я.

— Сейчас цыгане берут гувернанток своим детям. Это очень модно, — авторитетно-заискивающе провозгласила она. — Поехали.