Татьяна Ковалева - С тобой навсегда

— Нет, не хочу… — отвечаю и отворачиваюсь.

— А я устал…

После Бад-Дюрренберга Петер сворачивает с шоссе и заезжает на специальную стоянку, глушит мотор.

Мы сидим, смотрим вперед на огороженный изгородью лес и молчим. Потихоньку начинает накрапывать дождик. Капли чуть слышно ударяют по лобовому стеклу и скатываются на капот. Я слегка приоткрываю окно. Нежный звук дождя успокаивает меня. И мне не хочется уже капризничать.

Петер поворачивается ко мне, садится поудобнее:

— Помнишь, как мы с тобой ездили за грибами?

Такое милое воспоминание. От него словно бы повеяло теплом!

Я уже улыбаюсь:

— Мы пол-леса обошли с большими-большими корзинами и нашли всего один гриб.

Петер смеется:

— Кстати, а куда он потом делся?

— Я засушила его. На память… Он лежит у меня на кухне в картонной коробке. И я когда-нибудь его съем.

— Почему ты? — тень тревоги пробегает по лицу Петера. — Почему не мы?

— Хорошо! Я приглашу тебя в гости…

Кажется, я не совсем подавила в себе раздражение. Петер почувствовал его. Но ведет себя достойно: не подает виду, что мое «похолодание» огорчает его.

Лишь какая-то грустинка появляется во взоре Петера.

— Хочешь на море?

— На море?

«Вот неожиданный поворот!»

— Да! — видя мою заинтересованность, Петер сразу оживляется. — Хочешь — на Черное! Отвезу тебя в Болгарию. Хочешь — на Балтику. Я люблю на побережье одно место… И стараюсь бывать именно там.

Ласково кладу руку ему на плечо:

— Петер, я хочу домой…

— Хорошо! — он заводит мотор и разворачивается.

Но я качаю головой:

— Ты не понял. Я хочу в Петербург!

Нет, Петер все понял. Он выезжает на шоссе, говорит:

— Это ничего! Ностальгия. Это бывает в связи с переменами… Но это пройдет. Будет, конечно, трудно поначалу. Однако со временем появится привычка. И ты почувствуешь, что твой дом здесь.

— А если я уеду?

Я вижу, как темнеет лицо Петера:

— Но я не отпущу тебя. И потом…

— А все же… — не даю досказать я.

— Если ты хочешь, Люба, мы можем как-нибудь съездить в Россию вместе. Все в наших руках!

— Можем, — киваю я.

Мне уже жалко становится Петера: «Зачем я мучаю человека? Он так старается для меня! Все, что он делает, — он делает для меня; в этом не приходится сомневаться».

И я кладу голову ему на плечо и тихо-тихо плачу.

Петер, занятый дорогой, не видит сейчас моих слез. А мне они приносят облегчение.

Так мы подъезжаем к Лейпцигу.

… Ночью я просыпаюсь от того, что рука Петера мягко ложится мне на бедро. Через минуту рука легонько-легонько, нежно гладит мне живот. Невыразимо приятны прикосновения Петера! Потом рука путешествует дальше, подбирается к груди и вот уже останавливается на ней, — но не замирает, а тихонько поворачивается справа налево, как бы в стремлении охватить мою грудь всю. Пальцы Петера ласкают мне нежную кожу и чуткий сосок, пальцы — легкие, подрагивающие — будто обводят форму груди и восторгаются ей.

От прикосновений этих волнение вдруг находит на меня. И я не могу сдержать долгий сладкий вздох. Я открываю глаза и вижу губы Петера рядом со своим лицом. Потом я чувствую его губы на своих губах.

Я отвечаю на его поцелуй…

Слегка отстранившись, приподнявшись на локте, Петер долго смотрит на меня в лунном свете. Только сейчас я замечаю, что совершенно обнажена, но меня не смущает это. Ведь я же вижу: Петер в эту минуту любуется мной, он воспринимает меня как произведение искусства.

Он опять целует меня. Поцелуй его легок, как прикосновение крыла ночной бабочки. Петер не требует от меня сейчас любви. Он просто целует, он дарит мне нежность.

И говорит:

— Люба! Милая!..

Он говорит это таким тихим шепотом, что я даже не сразу слышу его. Я думаю сначала, что это приоткрыто окно и ветерок колышет занавеси. Но нет! Окна закрыты плотно. Снаружи холодно — осень.

А я слышу опять:

— Живи вечно, любимая… Оставайся такой же прекрасной… И будь со мной всегда… Всегда — понимаешь?

— Да…

— Иначе я умру…

Тогда я беру Петера за плечи и притягиваю его к себе. Теперь я целую его. И Петер легко угадывает мое желание. Он мое желание соединяет со своим… И мы забываем обо всем на свете, и «путешествуем» по широкой кровати до самого рассвета.

А ночки осенью, ах! — длинные…

… Когда Петер собирается на работу, он выглядит на удивление бодрым, отдохнувшим, будто безмятежно спал часов девять кряду. Да и мне отчего-то спать не хочется. Любуясь стройной фигурой Петера, мускулистыми руками, широкой спиной, я сладко потягиваюсь в постели.

Видя потягивания мои, Петер не выдерживает и прямо в костюме падает на кровать. Пытается схватить меня.

Я хохочу, уворачиваюсь, отталкиваю его, подсовываю Петеру вместо себя подушку. Он притворно хмурит брови, рычит, почти как лев, и с жаром кусает уголок наволочки. Выглядит он сейчас очень забавно (кинематограф явно по нему плачет), и я признаюсь себе, что очень его люблю.

Перестав смеяться, говорю Петеру строгим голосом:

— Доктор Леман! При галстуке в постели вы выглядите по меньшей мере странно. Вам не кажется?

Он замирает, отпускает край наволочки:

— Кажется. Но я ничего не могу с собой поделать. Ты — прекрасная валькирия, фея, волшебница — околдовала меня своими чарами и не отпускаешь на работу. Я — всего лишь человек. И слаб… Что мне теперь делать?

— Хорошо! — я заворачиваюсь в покрывало и встаю. — Тогда спрячусь от тебя в ванной! Кстати, ты купил мой любимый шампунь?

— Подожди, Люба, не уходи, — Петер поднимается с постели, поправляет узел галстука. — Я хочу предупредить. Вероятно, сегодня вечером приду не один…

— А с кем? — перебиваю я. — С девушкой?

Он улыбается, поднимает руки — сдается.

— Люба, я давно оценил твой юмор! Но не перебивай, не то я, и правда, опоздаю на работу, — он взглядывает на часы, с беспокойством качает головой. — Вчера принесли телеграмму. Приезжает Артур. Я должен встретить его.

— Артур? Кто это?.. — я задерживаюсь на пороге спальни и, выставив вперед ножку, демонстративно любуюсь ею.

Краем глаза вижу, что и Петер не упускает случай полюбоваться моей ножкой. Я дурачусь, конечно… Сегодня с утра у меня игривое настроение. Мне хочется немного помучить Петера — чтоб разок опоздал на работу. Я получу от этого настоящее удовольствие!

— Люба. Ты забыла. Еще в Петербурге я тебе говорил, что у меня есть двоюродный брат.

— Ах, да! Что-то припоминаю…

— Артур — ужасный меломан!

Я отлично помню наш разговор в ресторане — когда исполнялась какая-то композиция «Queen».

— Так вот, — лицо Петера становится серьезным. — Я просто обязан познакомить вас…

Но у меня нет стремления непременно познакомиться с Артуром: