Эллина Наумова - Разлучница

– Вы искали друга, Асенька. Никто не виноват, что он оказался таким, скажем, громоздким и не слишком уютным. Что не хватает недели, чтобы принять у себя или оббежать самой все его составляющие. Он сложен из черт и черточек полусотни разных людей. На моей памяти еще никто вашим путем не ходил. Либо пытались переделать реального человека, либо придумывали себе идеального, либо начинали дружить только с самим собой. Вы необыкновенно выносливы, детка. И вам пора самовыразиться как-то, делом, извините, заняться. Отдайтесь душой не кому-то, а чему-то и постарайтесь это что-то одухотворить. Влияние людей друг на друга бесспорно. Но каких изменений судьбы вы от них ждете, если не имеете личной цели, личной творческой задачи?

Даже по прошествии нескольких лет Ася благодарно плакала, вспоминая неуверенный глуховатый голос Марты Павловны. А тогда она поторопилась. Ей хотелось немедленно сделать для художницы что-то приятное и полезное, доказать, как ценит она ее совет.

– Марта Павловна, пожалуйста, займитесь со мной графикой, – выпалила Ася. – Только с расценками не скромничайте, ладно?

Художница порыву обрадовалась.

– Вы окончили художественную школу, архитектурный институт, значит, не совсем дилетантка, – одобрила она. – Платы я не назначу, не обижайте меня деньгами. Ко мне в мастерскую захаживал один инженер-физик. Ему было за тридцать. И он хотел стать скульптором. Над ним смеялись. Но он преуспел. Так что шанс всегда есть. Но простите, Асенька, что получится из вас, я не знаю. И потом, – Марта Павловна засмущалась, – еще неизвестно, кому эти занятия нужнее, мне или вам.

Вот тогда Ася и устроила Кире Петровне зимнюю грозу. То есть, заявившись в десять часов вечера, объявила домашним, что бросает работу с намерением стать графиком. Саша бурно ее поддержал. Жена мучилась, рассчитывая чужие проекты; он с институтской поры знал, что она способна на большее, но не в архитектуре. Ее бродяжничество он воспринимал как поединок со скукой. И полагал, что, уделяй он ей время, все было бы замечательно. Конечно, она не станет художницей, поздно. Но хоть увлечется, развеется. Кира Петровна смолчала. Если племянник оправдывает безответственную выходку жены, надо с ним согласиться. Он уже построил роскошную дачу. Он почти готов был купить собственную квартиру. И только мольбы тетки не бросать ее, но и не перевозить из привычных стен, подкрепленные напоминанием о некогда данном ему приюте, держали Сашу рядом. Его ночная кукушка, ни за что не оставившая бы Дашу с чужой нянькой, тоже пока молчала. И вообще, Кире Петровне в голову не приходило спорить с мужчиной, который в месяц на питание выдавал столько, сколько она за десять лет на почте не заработала. С мужчиной, который ездил за границу и в тамошних магазинах не забывал о старой тетке. С мужчиной, который пахал, никогда не напивался допьяна и не бил домашних. А Аська завтра свое получит. Уж ее-то, тунеядку, позор честной семьи, Кира Петровна не пощадит. Для Аси намерения Киры Петровны сюрпризом не были.

Утром, проводив Сашу на работу, Дашу в школу, женщины сошлись в кухне, сели за стол и в молчании выпили кофе. Ася закурила, сознательно добыв огонь для воспламенения горючей смеси, переполнявшей тетку. Взорвалось сразу:

– Не кури при мне! У меня одно здоровье! Совсем распустилась, буржуйка!

– Кондиционер включен. Хочу и курю.

Асе необходимо было поскорее начать, чтобы закончить к возвращению Саши. Кира Петровна мгновенно прекращала любого накала скандал, стоило ей услышать, как племянник открывает своим ключом дверь. Ася поражалась. У старухи сразу высыхали слезы, выравнивалось дыхание и появлялась ласковая улыбка на губах. Хоть за секунду до этого Ася верила ее стону: «Все, до смерти довела меня, паразитка, убийца». Но как только Саша уходил, она стартовала с того места, на котором вчера остановилась.

– Да, ты хочешь курить. Ты хочешь то, хочешь это! Мы-то одно слово знали – «надо». И желания у нас были нехитрые, чистые – поесть, одеться. А вам бы напиться, накуриться, украсть, убить!

– Крадут и убивают, между прочим, тоже, в сущности, из желания поесть и одеться, – проворчала Ася. – И перестаньте, пожалуйста, выкать и мыкать. Не обобщайте. Говорите: «Я знала одно слово – «надо». У меня были такие-то желания. Ты, Ася, хочешь напиться, накуриться, стащить мою пенсию и убить меня в моем собственном доме». Тогда у нас будет предмет разговора.

«Убить иногда действительно сильно хочется, – подумала Ася. И, посмотрев на тетку, решила: – И ей меня тоже».

– Ты меня не учи! – прикрикнула Кира Петровна.

– Но вы же постоянно проделываете это со мной.

– А ты не ровняйся! Я всю жизнь от зари до зари…

– Вот что, – перебила Ася, – давайте прямо перейдем к моему вчерашнему решению.

– Вчерашнему решению? – зло переспросила Кира Петровна. И вдруг спокойно усмехнулась:

– Да порть ты бумагу на здоровье. При Сашкиных деньжищах можно. Считаешь тетку дурой? Я догадываюсь, что ты вообще работать не желаешь. Ты не думаешь, что можно овдоветь в одночасье. Что бросит он тебя, никчемную, скоро. С чем тогда останешься? Тебе на собственный авторитет у людей плевать. Была человеком, а стала домохозяйкой с дипломом. Любая уборщица на государственной службе теперь знатнее тебя. Случись с ней что, есть куда ткнуться за пособием.

Готовая к категорическому «брось», Ася даже не обрадовалась милостыне в виде дозволения портить бумагу.

– Не в домохозяйки рвусь, Кира Петровна. Пока существует дом и семья, я была, есть и буду домохозяйкой. И не развлекаться я решила…

– На тебя ничем не угодишь, – обиделась Кира Петровна.

– Не нужно мне угождать! – взвыла Ася. – Вы понять меня попробуйте.

Кира Петровна, угождавшая, собственно, Саше, который разрешил жене маяться дурью, гипнотически уставилась на Асю:

– Понять тебя легко. С жиру бесишься. Повторяю, останешься без мужа, без специальности, без стажа, без пенсии у дочери на шее – вспомнишь мои слова.

Ася съежилась.

– Кира Петровна, – севшим, из самых глубин гортани извлекаемым голосом сказала она, – мне надоело жить на всякий случай, тем более случай трагический. Вы никогда не выслушивали меня до конца. А я вас никогда ни о чем не просила. Сейчас требую – слушайте. И повнимательнее.

Тетка странно покосилась на крепко схваченный Асей керамический кофейник и торопливо пододвинула свою чашку:

– Ты мне кофейку плесни и говори.

Тон был чуть ли не заискивающим. Асе потребовалось время, чтобы проанализировать эту перемену. В итоге она захохотала:

– Кира Петровна, вы испугались, что я вас этим кофейником…

– Всяко в семьях бывает, – пробурчала старуха.

– Тетя Кира, я пас, – тихо и как-то робко сказала Ася. – Не дай мне бог до такого, до допущения, что родной человек способен тяжелым предметом по башке врезать, а не до нищенства дожить. Да, и Бога, похоже, нет. Прав один мой знакомый врач. «Не морочьте меня, – просит. – Если человек способен в доли секунды отличить грубым физическим ртом крупинку речного песка от крупинки песка сахарного, то почему он нежной душой под чутким божьим руководством десятилетиями не различает добро и зло, правду и ложь».