Эллина Наумова - Разлучница

– Как ты прокомментируешь это, разлучница Варюша? – спросила ничья шпионка.

– С кем я его разлучаю? С Дашей? – взбрыкнула объект слежки.

– При чем тут Даша? – Ася запнулась на миг, но он показался ее дочери вечностью. – Эдвард, насколько я знаю, женат.

– А почему я должна отчитываться о личной, интимной прямо-таки жизни? Кто дал вам право нас фотографировать?

– Лучшая защита – нападение? Не всегда. Я хотела, как когда-то говорили, щелкнуть агентство. Иногда беру пачку снимков с местами, к которым причастна моя дочь. Ее антураж. Тасую, рассматриваю в разной последовательности. А тут – знакомое лицо, англичанин, видела на корпоративном видео, Даша присылала. Нажала на кнопку. Потом вышла ты. Рядом с вами никого не было, и вы так орали про свое счастье, что не услышал бы только глухой. Я не оправдываюсь, потому что на улице могу фотографировать что, кого и сколько угодно. Объясняю. К ресторану и дальше за вами я ехала сознательно. Эти фотографии, девочка, – наглядное пособие для Даши. К уроку на тему «Нельзя ручаться за незнакомых людей». Работа, деловая репутация – это очень, очень серьезно. Она порекомендовала, ничего о тебе толком не выяснив, а ты сразу принялась соблазнять женатого иностранца. Скандал, Варюша. В любой стране мира таких охотниц увольняют. А тем, кто за них, в сущности, поручился, мстят – должностями обходят, зарплату не повышают. Что делать, способствовали, хоть и невольно, подрыву престижа организации. До тебя доходит? Если впредь кто-нибудь откажется способствовать тебе в устройстве на работу, потому что не съел с тобой пуда соли, не говори, что он трус или мерзавец.

– Тетя Ася, я Эдварда не соблазняла, клянусь. Он был инициатором, бегал мимо моего стола как заводной. Я же не виновата, что сижу в общем холле. Как вам втолковать? Я впервые близко увидела приличного холеного мужчину, настоящего лондонца. Он мной откровенно интересовался, и я потеряла голову. Разлучница тоже любит! Почему она всегда хищница, разоряющая чьи-то гнезда? Обещаю, я не подведу вашу дочь. – Голос Варвары дрожал, но не исключено, что от бешенства.

– Конечно не подведешь, – тихо вступила в разговор Даша. – Через две недели у меня заканчивается контракт. И я уйду. Мне надоело, что у нас переводчиков держат за обслугу наравне с шоферами. А при таком отношении и качество соответствующее. Волосы дыбом встают, когда слышишь, что они говорят на всяких переговорах или с экрана. Смысл искажают, пропускают половину. На кинофестивале американец говорил: «Я влюбился в Московское метро». Девица толмачит: «Мне нравится русский борщ». Это нормально?

– Я пойду. До свидания, – мирно сообщила Варвара. – Вы ведь не сделаете так, чтобы меня уволили?

– Урок бизнес-этики выучи, все останется между нами, – пообещала Ася. – Да, еще одно: я навестила Виолетту. Точнее, посетила ее могилу. Два года уже как умерла. У тебя потрясающая мать, Варюша. Помнишь никитинское: «Москва найдет для деревца хоть краешек земли»? Найдет обязательно. Только, чтобы вырасти, ему надо столько других нежных ростков подавить. Естественный отбор. Виолетта хотела быть одинокой сосной. Ничего полезного у других не отнимать, а самой выстоять. Пусть не корабельная, но одна в неожиданном месте. Скажи, ты в самом деле решила, что мы тебе не поможем, если мамы нет в живых?

– А кто я вам? Это маме вы должны, тетя Ася. За все, чего достигли.

– Так ты не помощи просила, но старые долги взыскивала? Марта Павловна и Виолетта показали мои эскизы своему знакомому. Им никто не мешал свои показать. Они дали мне шанс.

Шанс, а не деньги. Возможность, а не лимузин, особняк и принца в мужья. И мои идеи могли запросто не понравиться. Кстати, тот модельер уже десять лет на кладбище. Передозировка. Ни одной коллекции, кроме той, нашей, не создал. А парень был талантливый. Варюша, твоя мать ничего не сделала для меня в ущерб себе или тебе. Ничего своего или твоего не отдала. Тем не менее я ей от всей души благодарна. А ты, похоже, от других благодарности требуешь, но сама на нее не способна. Тяжелый разговор. Но полагаю, теперь мы квиты? У тебя есть такой же шанс в рекламном агентстве, какой был у меня в модельном бизнесе. Трудись.

Варвара непримиримо тряхнула головой и вскоре елозила по паркету баулом. Еще раз за вечер досталось входной двери и косяку. Снова Ася совершила обход квартиры, задвинула засовы, покурила.

– Как она донесет свои книги? – заторможенно спросила Даша.

– Не волнуйся за нее больше. Она сильная. Неподъемный груз можно тащить волоком. Можно разделить на части и перенести в несколько ходок. Или вызвать такси: если везти близко, это ей по карману.

– А не лучше было только мне все это рассказать и показать фотографии?

– Нет. Потому что тогда тебе пришлось бы самой делать то, что сделала я.

– Как ты все узнала?

– С Гордиенко я, кажется, объяснила. Сразу вспомнила фамилию. А здесь пошла к бывшей паспортистке, заплатила. Так через несколько часов у меня оказался воронежский адрес, номер телефона и список всех домочадцев Семена. Плюс координаты тех, кого его ловкий сынок расспрашивал в нашей округе. Последний московский адрес Виолетты оттуда же. Я долго запрещала себе вторгаться в ее частную жизнь, но, раз дочь появилась и сказала про слепоту, решила напрямую предложить деньги на хорошую операцию. Оказалось, лечение ей уже не нужно. С Эдвардом и Варюшей я тоже еще в Париже все поняла. Ваш странный роман, это состязание в благородстве, должен был закончиться по неписаным законам представителей его класса – щемящая нежность во взоре и дорогое ювелирное украшение перед самым отъездом. И вдруг – пустые глаза, десять сигарет за день, хотя они постепенно бросают курить, если скоро на родину, и многократные приветствия девушки на телефоне, что тоже нестандартно. Я поехала без конкретной цели, но звери выскочили на ловца. А потом, услышав, как они договариваются, я не смогла не окончить фотосессию.

– Думаешь, Эдвард рассказал ей о нас с ним?

– У добропорядочных европейцев принято выкладывать новой любимой женщине про всех предшественниц.

– Как он мог, мама? Бога постоянно упоминал.

– Кобель, доченька. Бог сам руками разводит, глядя на них. Переболит. Все к лучшему. Слушай, а Варюша-то нам вина и что там у нее было на закуску не оставила, – улыбнулась Ася. – Давай свое рагу греть, свое «бордо» откупоривать.

– Извини, мамочка, я не хочу. Пойду спать.

Ася поцеловала дочь в макушку. Даша побрела в свою комнату. Ее глаза увлажнились, как только она посмотрела на фотографии. С детства не приходилось усилием воли запрещать слезам литься. Девушка и рта почти не открывала, чтобы не нарушить мимикой тяжкую сосредоточенность на едкой жидкости в глазницах. И лишь одна капля скатилась из внешнего уголка правого глаза и медленно-медленно двинулась вниз. Ощущения раздвоились: вот сползает мокрый шарик, а вот там, где он уже побывал, возникает дорожка из щекотки. Необходимо потереть кожу, но страшно привлечь к слезе внимание. И нет ничего мучительнее. И кажется, даже душе легче, чем щеке. «Пусть так будет, – думала Даша. – Пусть еще хоть несколько минут будет так. Вдруг я успею заснуть. Вдруг я завтра просто не проснусь…»