Анхела Бесерра - Любовь-нелюбовь

Эта ее болезненная страсть начинала понемногу раздражать Мартина, который всегда был человеком сдержанным и избегавшим лишних трат. Он замечал за Эстрельей неумение остановиться, когда речь шла о покупках. Им пришлось обзавестись еще двумя чемоданами, в которых едва уместились все творения законодателей итальянской моды, которые Эстрелья приобрела в многочисленных бутиках на Виа-Кондотти в Риме. Если так дальше пойдет, думал Мартин, им придется на обратном пути зафракто- вать целый самолет. Эстрелья замечала его недовольство, но ей всегда удавалось смягчить его поцелуями и ласками.

Не забывали они и о "Дороге ангелов". Мартин, у которого была привычка все квалифицировать, решил вести поиск ангелов по нескольким направлениям: Благовещение, Поклонение Волхвов, Вознесение и так далее. Они разыскали в галерее Уффици все Благовещения эпохи Кватроченто. Долго стояли перед прекрасным ангелом из "Благовещения" Леонардо да

Винчи, перед "Благовещением" Боттичелли, красота которого вызвала слезы на глазах Эстрельи, перед "Благовещением" Лоренцо Креди и Мелоццо да Форли, Алессо Бальдовинетти... Их было столько, что целую неделю они почти не выходили из галереи. Разыскали знаменитых ангелов Россо Фиорентино, Тинторетто, Веронезе и Луки Джордано. На их примерах Мартин смог раскрыть Эстрелье тайны изображения крыльев, которые сам постиг еще во время учебы в семинарии. А на примерах "Трех архангелов с Товием" и "Поклонения младенцу Христу" Франческо Боттичини он показал ей разницу между крыльями архангелов и крыльями ангелов.

Эстрелья слушала его как школьница, ловила каждое слово. Она и не предполагала, что с ангелами столько всего связано, и радовалась, как ребенок, каждому новому открытию. Постепенно она начинала понимать, почему Мартин так живо интересуется всем, почему постоянно фотографирует. А он был весел и обаятелен, демонстрировал перед нею умение вести интеллектуальные беседы и подмечать детали. Его фотоаппарат почти летал — столько крыльев было сейчас внутри него!

Когда, наконец, желание увидеть всех ангелов было удовлетворено, они начали паковать чемоданы. Это было нелегко: не потому что они слишком много всего накупили, а потому что не хотели расставаться с городом, который успели полюбить. И со своими новыми друзьями — семейством "Фаджиоли" , про-званным так за любовь к огненному фасолевому супу — zuppa di fagioli, — который они ели даже в августовскую жару. Главой семейства была настоящая mamma italiana. Она давала уроки кулинарии Мартину и Эстрелье и очень привязалась к ним. Каждый вечер они получали приглашение на ужин, который всегда начинался с мортаделлы, хлеба, оливкового масла и кьянти, а заканчивался неизменными слад-ким вином и миндальным печеньем. На прощальный ужин она пригласила всех соседей. Узнав, что Эстре-лья и Мартин уезжают, те расстроились и взяли с них обещание вернуться. Мартин с Эстрельей такое обещание с готовностью дали.

Они посетили окруженные высокими стенами сред-невековые города, побывали в великолепной Сиене. По дороге, пролегавшей среди виноградников, холмов и кипарисов, доехали до Монтепульчиано, откуда сбежали в страхе, потому что, когда они с бесстыдством школьников глазели в соборе на нетленное тело святого, святой открыл глаза и посмотрел на них.

В провинции Кьянти они вволю напились знаменитых вин и сфотографировали со всех возможных точек все тринадцать уже столько веков гордо возвышавшихся над городом башен Сан-Джиминиано — этого средневекового Нью-Йорка.

Они съездили в Лукку и Пизу, а потом, смыв с себя усталость и пыль всех дорог в термах Монтекатини, отдохнули, предавшись dolce far niente — "сладкому ничегонеделанию".

В Ареццо Эстрелья едва не упала в обморок, когда, разглядывая ангелов на потолке в большом зале дома

Вазари, вдруг узнала потолок в своем собственном, таком далеком доме...

С каждым днем они все лучше узнавали друг друга и становились все ближе. И прежде всего потому, что Мартин был прекрасным гидом, а Эстрелья прилежной ученицей, жадной до знаний. Они жили в состоянии эйфории, бросаясь навстречу самым отчаянным приключениям, на какие не осмелились бы даже в юности. Они хотели развлекаться, хотели быть счастливыми. Поэтому Эстрелья поддержала желание Мартина посетить семинарию, где он когда-то учился. Она сама попросила поехать туда. Благодаря своим связям она заручилась письмом прелата епархии Гармендии-дель-Вьенто монсеньора Илюминио Ресуситадо Синграсии (близкого друга юных лет Мартина) к приору семинарии францисканцев.

В письме епископ почтительнейше просил позволить его другу провести одну ночь в келье, где он жил и молился тридцать лет назад. Письмо было заверено печатью епархии.

Уже много лет Мартин лелеял мечту вернуться в эти холодные стены. Сейчас он был совсем другим, но хотел хотя бы на одну ночь почувствовать себя прежним, побыть теперь уже в добровольном заточении. Он покинул это место много лет назад, но до сих пор оно странным образом притягивало его. Мартин понимал, что это глупо, и все же желание его не покидало.

Разыскивая монастырь, они заблудились в узких улочках. Уже стемнело, и нигде не было ни одного указателя. Наконец уже около полуночи они, прорвавшись сквозь туман, поднялись на холм, где темнели башни монастыря. Они поставили машину далеко от ворот, среди окружавших обитель кипарисов. Эстрелья осталась в машине, а Мартин направился к воротам с письмом в руках. Он постучал в тяжелую деревянную дверь, но ему никто не открыл. Тогда он позвонил в висевший у двери старый медный колокольчик. И тут же на него нахлынули воспоминания. О том, как не хотел он становиться священником, хотя обещал отцу достичь сана епископа. Дни, проведенные в этих стенах, были для Мартина серьезным испытанием. А между тем открылось маленькое окошко в двери и показалось удивленное лицо монаха, не понимавшего, кто мог явиться в такой час. Не произнеся ни слова — монахи монастыря давали обет вечного молчания, — привратник взял у Мартина письмо и, увидев, какой печатью оно запечатано, открыл дверь, которая громко заскрипела, пропуская Мартина.

Монах ушел с письмом и через некоторое время вернулся, любезным жестом пригласив Мартина следовать за ним. По маленьким внутренним дворикам и крутым лестницам они добрались до старой кельи. Стоя на пороге своего прошлого, Мартин улыбкой попрощался с монахом. Потом вошел в келью и закрыл за собой дверь. В келье он обнаружил старую сутану. На спартанском столике горела свеча в том же деревянном подсвечнике. Тонкая подстилка на топчане была застлана чистой белой простыней. Он нашел кусок простого мыла, полотенце и толстое шерстяное одеяло. Все было как прежде. Казалось, время здесь остановилось. Запах ржавчины и плесени от стен, слабый аромат, исходивший от висевших на вешалке облачений, всколыхнули многое в душе Мартина. Он погладил рукой францисканский шнур, висевший в изголовье кровати — там, где Мартин когда-то его повесил. На своем месте была и скамеечка для молитвы — сколько ночей провел он, стоя коленями на этой скамейке, плача и молясь! Мартин принялся за дело. Привел в порядок комнату, повесил сутану и принялся искать выход. Он должен был незаметно провести сюда Эстрелью. Мартин понимал, что прийти сюда тем путем, каким пришел он, Эстрелья не сможет: привратник всегда начеку. Тогда он вспомнил о боковой дверце, через которую часто сбегал, и на цыпочках направился к ней по темным коридорам. Он пребывал в радостном возбуждении, приключение горячило кровь. Добравшись до машины, где ждала Эстрелья, он велел ей надеть принесенный им плащ с капюшоном. Она пришла в восторг от этой затеи, старательно убрала белокурые локоны под капюшон, и они, прячась за кустами, побежали к дверце.