Джон Хоул - Ночная сказка

Нет, это безумная идея. Безумная. Разве не так?

Я всегда умел держать нос по ветру, и в былые времена это приносило мне удачу, но что-то за последние два года мои хваленые инстинкты, данные мне Господом, куда-то подевались. Все мои чувства стали отражаться на моем лице. Моей вины в том, что «Кроникл» напечатала эту клевету Доркаса Лифтри, не было. А ведь Дункан говорил тем мрачным вечером, что вся эта история абсолютно верна. И что за прок дергаться и думать о творчестве, если на тебя все равно давят и ты будешь вынужден принять навязанные тебе начальством советы?

Через две недели выяснилось, что Дункан ошибался. Совет решил, что клеветники должны предстать перед судом, чтобы газета получила за все сполна. А мне не стоит рисковать, потому что наши обвинения в коррупции были построены на неправильно понятой информации.

Письменное заявление Дункана Берри, написанное им себе в оправдание, было, по сути, хорошо продуманной галиматьей, целью которой было еще больше всех запутать. Черт, в заявлении не было ни слова правды! В разговоре со мной тем вечером он ни разу не произнес своего знаменитого «лучше ты, чем я». Но задницу свою этими бумажками он прикрыл. Куда лучше, чем я. По глупости я был так занят мыслями о миссис Эллен Герберт, что у меня просто не было времени все как следует обдумать. Вот так Хэллоуэй и обжег руки.

Чтобы отвязаться от суда, потребовалось много денег. Я уже не говорю о том, что моя репутация оказалась подмоченной.

Итак, миссис Эллен Герберт. Какого черта я сделал это?! Каждый раз, просыпаясь в ее объятиях, я спрашивал себя: «Какого черта»? Ну почему я так упорно цеплялся за нее? Неужто из-за каких-то шести с половиной минут весьма сомнительного экстаза? После которого непременно следовали сутки, в течение которых я себя просто ненавидел? Наверное, я безумен. Ну почему я так поступаю? Почему?!

Все это похоже на «альтернативные опционы»! Зачем я сделал это? Какого дьявола я вложил всю свободную наличность в сомнительную операцию Джулиана? Странно, но когда девять месяцев назад Джулиан исчез и все деньги его просто испарились, уйдя к его кредиторам, мы с Г. просто смеялись над этой омерзительной историей. А я-то рассчитывал на то, что получу работу на блюдечке с голубой каемочкой, разве не так? Что ж, мы и это пережили. Г. почти все время пребывает в состоянии депрессии, а у меня такое чувство, словно я теряю связь с реальностью. В жизни еще не чувствовал себя таким ненужным. Мне кажется, мы оба ощущаем на себе тяжесть вины. Я — за то, что доверил все сбережения Джулиану, не проверив должным образом его дела (но ведь, черт его побери, он же был моим родственником!). А Г. — за то, что он все-таки был ее долбаным братом! Черт бы его побрал!

И вот я тут сижу. В полном отчаянии. Голова пустая. Одному Богу известно, чем все это кончится. Закладные не оплачены с февраля. Строительное общество очень мне сочувствует. Но я был не в состоянии сказать ей о решении суда. Она и не предполагала, что они заберут мебель. Я просто не мог сообщать ей еще одну неприятную новость. Поэтому и не сказал Г. ничего. И не хотел думать об этом.

Нет, это правда. Я думал об этом все время, каждую минуту. Вот ведь что интересно — я куда менее смел, чем предполагал. Это трудно узнать, если ты — всемогущий заместитель редактора, получающий сорок семь тысяч в год, и у тебя есть подчиненные, на которых при желании можно орать, определенный статус, и ты пользуешься всеобщим унижением.

А за закладными, разумеется, стоит банк. Туда — минус четыре с половиной тысячи. «Эксесс» домогается моей кредитной карточки — еще три тысячи. «Эмекс» — то же самое, но с ними дела обстоят еще хуже! И «Виза»! Дьявол! Черт знает что! Что мне делать!? Так что неудивительно, что вчера я корчился на полу сортира в обнимку с унитазом, словно моя жизнь зависит от него! Я зажмурил глаза и молился, да — молился о том, чтобы этот долбаный телефон зазвонил! Не самый лучший способ получить желаемое в моем деле. Точнее, если бы у меня было дело. Да он мне помог. Господь (или сортир) не внял моим мольбам. Все это и стакана виски не стоило. Двух стаканов. Бутылки. Двух бутылок.

Г. надеется, что сможет получить заем в своем банке. Не очень-то я в этом уверен, но звучит обнадеживающе.

Но, признаться, больше всего меня волнует и доводит до отчаяния то, что я не могу кормить детей. Впрочем, я все же надеюсь, что мы все-таки сможем их накормить. Это чувство даже хуже того унижения, которое я испытал, когда «Стейси энд Эннердейл» конфисковала почти всю нашу мебель. Это даже хуже, чем продажа «сааба». Это хуже того, что все мои знакомые, кроме ТЛС, делают вид, что не знают меня. Я совершенно бессилен, у меня ничего нет. Ерунда это все, конечно, но видит Бог, я долго не смогу выдержать этой ужасной изоляции, этой пустоты. Я не существую. В мире нет больше такого человека, как Питер Хэллоуэй. И телефон никогда не зазвонит. Ничего не случится. Я умер.

Мне так не хватает знаний о происходящем. Не хватает дружеских шуток. Не станешь же подшучивать над четырехлетним мальчиком или над женщиной, которая с каменным лицом смотрит на тебя или орет, как бешеная. Я всегда подозревал, что у нее не в порядке с чувством юмора, но если оно и было прежде, то теперь совсем исчезло.

Следующий после прихода судебных исполнителей день был ничуть не лучше Дня Явления Судебных Исполнителей. У нас не появилось ни еды, ни денег. Ничего. Да еще этот странный, опустевший дом. Не приготовить же ужин на четверых из банки подсохшего зеленого соуса для спагетти, пяти полупустых банок с травами и пакетика со снадобьем от простуды из меда с лимоном. В наличности у нас всего два фунта двадцать три пенса. И все. Больше ничего.

Я занял у Марианны полпакета старых-престарых макарон. Мальчишки нашли их ужасными и скривили физиономии, не желая есть эту гадость. Несмотря на увещевания Г.: «Мы магем зазставить ваз езть. Хе-хе-хе!». На меня Г. не обращала внимания, но, признаться, я не мог служить хорошим примером для детей. Что ж, небольшое голодание мне только на пользу пойдет — я и так набрал лишний вес.

Сбежав от них наверх, я прикидываюсь, что работаю. Не могу даже «ящик» включить, потому что Г. услышит. Развлекаюсь тем, что придумываю всякие забавные истории для ребят. Одна из них начиналась словами: «Четырехлетний Тимми и восьмилетний Джонти совсем уморили своего папу…» Это должна была быть веселая история о жизни в макаронном раю. Жители этого рая сопротивляются нападению злобных тори по прозвищу Риз Отто. Я был весь поглощен сочинением сказки. Думаю, им будет интереснее читать ее, чем набившие оскомину детективы о бельгийском сыщике четырнадцати лет и его вечно лающей собаке.

День закончился в постели, куда мы с Г., разумеется, улеглись в одно время. И вот мы лежим и слушаем, как дождь барабанит по крыше гаража. Я держу ее за руку, можно даже сказать, что мы помирились, но все равно у меня такое чувство, будто мы находимся на расстоянии трех миль друг от друга. Вдруг я понял, что Г. сейчас заговорит. Не желая расстраиваться еще больше и выслушивать какую-нибудь ерунду, я сделал вид, что вот-вот засну. Гарриет и вздыхала, и сопела, и стонала, а потом наконец поразила меня сообщением о том, что ради нас всех она должна пойти «на улицу»! Я едва не расхохотался. Между прочим, это помогло немного разрядить напряженную атмосферу, и мы оба быстро уснули.