Лиза Фитц - И обретешь крылья...

Жене Симона пришлось лечь в больницу.

Предродовые боли потребовали медикаментов и постельного режима. Пара этих дней — несмотря на их цену — легли бальзамом на мою измученную душу. Впервые за долгое время я испытала чувство, что живу в относительно спокойной обстановке. К сожалению, это счастье продлилось два коротких дня.

Появление ребенка на свет ожидалось в середине декабря.

Через два месяца после вселения Симона наши с ним беседы стали несколько осмысленнее. Временами они протекали, пожалуй, слишком бурно, но зато продуктивно. Вот сейчас наши отношения могли бы во что-то вырасти, могли бы стать глубже, могли бы подняться на более высокий уровень, говорила я себе. Могли бы, могли бы, могли бы…

Затем его жена вышла из больницы. Врачи стали давить на Симона, взывать к совести, уговаривать вернуться к ней, домой.

— Если с ней что-то случится, — говорил главврач, — вся ответственность ляжет на вас, господин Шутц. Тяжелое состояние вашей жены напрямую зависит от тех волнений, которые вы ей доставляете.

Очевидно, его семейство здесь постаралось. Симон снова колебался, стоя перед важным решением: что прежде — ответственность или чувство? Есть ли любовь — ответственность или, наоборот, ответственность — это любовь? Конечно, и то и другое, но когда перед тобой стоит выбор, то что должно перевесить? Его жена категорически отказывалась от всякого рода проявлений заботы со стороны брата, сестры или матери — ну, конечно. Она боролась, как никогда прежде. А он колебался.

Предстоял отлет на Бали. Симон из-за тяжелого состояния своей жены должен был остаться рядом с ней — и жить, разумеется. Конечно. Как же иначе! Все были на ее стороне. И никого — на моей.

Перед этим мне еще предстояло на три дня съездить в Штутгарт с сольной программой. Это был громадный успех, все билеты на три дня были раскуплены. Швабы, несмотря на часто присущие им сытость и самодовольство, приняли меня хорошо. Этакий успешный маленький тур перед отдыхом.

Итак, четвертого декабря мне предстояло лететь на Бали на шестнадцать дней, в полном одиночестве. И я решила не отказываться от этого.

Предпоследний и последний дни перед отъездом я провела в постели с Симоном. Все было, как всегда, прекрасно, мы купались в наслаждении, внюхивались друг в друга, прижимались друг к другу, были блаженны и нежны так, как будто мир вокруг нас лежит, охваченный войной, и мы пользуемся коротким мигом затишья для священного праздника. И он как прежде уверял меня, что не хочет больше жить с Бриттой, в каком бы состоянии она ни была, а хочет быть только со мной. И никакие аргументы во всем мире не могут отговорить его от этого.

— Но ведь она все-таки рожает ребенка от тебя??

— Ребенок, — сказал он, — это еще не основание для того, чтобы оставаться с женщиной; оставаться нужно, я думаю, на всю жизнь…

Он не сдавался.

— Ну хорошо, — сказала я, — подождем до тех пор, пока этот ребенок не появится на свет. Тогда посмотрим. В любом случае я хочу, и это сейчас мое самое главное желание, снова прийти в хорошую профессиональную форуму!

Торак рассмеялся и покачал головой.

— А все-таки, сударыня, ваша выносливость просто потрясающа, как, правда, почти и у всех женщин…

— Да, по части стойкости в длинных забегах мы непревзойденны. Почему я так долго все это терпела? — я растерянно взглянула на него.

— Должно быть, где-то в глубине это вам нравилось, уважаемая. Можно ведь уютно обустроиться и в страдании… и в депрессии пригреться. Это ведь всегда освобождает от необходимости как-то действовать. Это такая защитная оболочка, а снаружи поджидает работа. А ведь когда ничего не делаешь, то и не ошибаешься! Возможно, вы на этот раз хотели быть лишь зрительницей, а не актрисой?

— Вы полагаете, что поскольку в профессиональной сфере я активна, то в сфере личной, скорее всего, буду пассивна? А не слишком ли это просто?

— Вовсе нет. И, к тому же, никаких проблем с соответствующим партнером.

— ???

— Вы переживаете свою жизнь, как мистерию, как театральное представление. Поэтому не порываете окончательно с этой связью. Вы хотите знать, чем кончится эта драма. В противном случае вы чувствовали бы неудовлетворенность. Любое событие — это ваша собственная драматургия. И вы ни в коем случае не хотите банальной концовки.

— Да. Я считаю, что эта драма не заслуживает отстраненного наблюдения.

— Но мы ведь еще не подошли к концовке, хотя я подозреваю, что уже близок своего рода… позвольте мне отгадать… кульминационный момент?

— Это можно так назвать… — улыбнулась я. — На самом деле…Не хотите ли еще чаю? Я заварила свежий. И… дорогой Торак, мне было бы очень приятно, если бы следующую главу мне не пришлось рассказывать самой. Избавьте меня от этого… Позвольте снова предложить свой дневник.

Он вскочил и с нечеловеческой силой, которую мне уже довелось почувствовать при встрече в Мюнхене, вернул меня назад к кушетке, сверкнув глазами одновременно злобно и лукаво:

— О нет, моя дражайшая, на этот раз вы останетесь! И именно здесь, рядом со мной. И расскажете мне в лицо все, что есть рассказать! Глядя мне в глаза. Учитесь же, наконец, черт возьми, отвечать за свои поступки и не разыгрывайте в свои сорок монахиню!

Симон отвез меня в аэропорт. Прощание было бурным, с многочисленными обещаниями. В десять часов утра — мой рейс на Амстердам. И только в два часа дня продолжение его — на Бали. Я бы охотно приняла участие в какой-нибудь автобусной экскурсии по городу, но не нашла ничего подходящего. Мне оставалось лишь пойти пообедать в ресторане аэровокзала. Не очень-то приятно путешествовать в одиночку! Я сидела и ела, так как просто не знала, чем заняться до отлета. Все аэровокзалы на одно лицо. Соседний со мной столик занимала компания каких-то баварских бюргеров. До моих ушей время от времени долетали обрывки их нудного разговора, и я решила про себя, что, по меньшей мере, пятьдесят процентов всех людей совершенно неинтересны.

Когда я наконец прибыла на место, то не испытывала ничего, кроме страха. Двадцать шесть часов дороги, из которых двадцать два — в воздухе. При высадке из самолета меня чуть не убила температура за бортом. Там было, по меньшей мере, тридцать градусов, с почти невыносимо высокой для европейца влажностью воздуха.

Я смертельно устала, находила все ужасным и очень одиноко себя чувствовала. Сам клуб, нас принимавший, показался мне чем-то вроде мотеля в Грисбахе, только с элементами балийской экзотики.

При нашем прибытии балийцы две минуты играли американскую музыку. Стоило нам войти внутрь, как музыка сразу прекратилась. Для новоприбывших гостей была показана программа, длящаяся те же две минуты, затем выпивка, затем вкратце были объяснены правила клуба, затем, через тридцать минут, ознакомительная экскурсия по территории, после чего мы были предоставлены самим себе. Здесь были ресторан, театр и дискотека. Можно записаться на различные экскурсии; тотальный сервис, но все очень безлично; отовсюду профессиональное дружелюбие.