Алекс Савчук - Прутский Декамерон

Протянув руку, я на ощупь взял ополовиненную бутылку «боржома», предусмотрительно оставленную рядом с матрасом еще с вечера, сунул горлышком в рот, и когда бульканье в моем горле прекратилось, в голове стало постепенно проясняться, и я смог теперь различать и другие окружавшие меня со всех сторон звуки.

За дверью, ведущей в вестибюль ресторана, слышался голос нашего нового директора Сергея Степановича, переругивающегося с уборщицами, железный лязг складских дверей, завывание пылесоса и пулеметная трескотня беспрерывно подъезжающих и отъезжающих мотороллеров с продукцией, – все эти звуки, напоминающие скорее военные учения, говорили о том, что ресторан жил и пульсировал, несмотря на раннее, казалось бы, для подобного заведения время.

Я встал, накинул на плечи рубашку, натянул шаровары, сложил спальные принадлежности в стойку бара и, открыв соседнюю с баром внутреннюю дверь, ведущую в подсобные помещения, с полотенцем через плечо направился в душевую комнату, расположенную в противоположной части здания. Для этого мне пришлось преодолеть два длинных полутемных коридора; к моей радости пустынных в этот час, так как никто мне по дороге не встретился.

Тугая струя прохладной воды из душа взбодрила меня, крупные капли, барабаня по коже, прогнали остатки сна и смыли все те запахи, которыми я, казалось, пропитался за ночь. Я стоял так, подставляя тело под потоки воды, бесконечно долго, потом с удовольствием растерся жестким махровым полотенцем до покраснения кожи.

Выйдя из санитарного блока, я вернулся в бар, открыл настежь дверь, ведущую на улицу, вдохнул полной грудью свежий утренний воздух, напоенный влагой ночного дождя, постоял несколько секунд и только теперь вспомнил, что с сегодняшнего дня я в отпуске – ура! – впервые за многие месяцы ежедневной напряженной работы. Однако, прежде чем уйти в этот самый отпуск, мне оставалось доделать кое-какие мелочи по бару, как-то: навести в помещении порядок и сделать самому себе ревизию, или, как говорят коллеги-буфетчики – посчитаться. (Я лично всегда говорю, что в нашем случае считаться – это значит правильно «сводить счеты» с государством, скрупулезно, все до копеечки, изо дня в день, тогда и у тебя все будет в порядке, и государству потом не придется негуманным способом сводить счеты с тобой).

Ну, а завтра утренним автобусом я отправлюсь в курортный городок Затоку, что под Одессой – там, в одном из многочисленных лагерей отдыха, меня будет ожидать друг детства Сережа Березкин, живущий теперь в Кишиневе, и мы с ним славно отдохнем.

Начать я решил с уборки, поэтому, облачившись в синий рабочий халат, приступил к самому неприятному – мытью посуды, оставшейся грязной после вчерашнего вечера.

Незлобно ругаясь, когда попадались стаканы с полосками ничем не смываемой губной помады, я перемыл посуду, затем включил усилитель и магнитофон, вставил кассету с моим любимым «Би джиз», зачерпнул из льдогенератора, намолотившего за ночь целый айсберг льда, несколько кубиков, открыл еще бутылку «боржома», и стал теперь уже медленно, с наслаждением, мелкими глотками через соломинку тянуть малогазированный напиток с оригинальным тонизирующим вкусом, который так хорошо освежает и – чего уж скрывать – великолепно похмеляет по утрам. Мой одноклассник Славка Карась, о котором я уже упоминал ранее, тоже бармен, только, если можно так выразиться, морской, – он ходит на теплоходе по реке Дунай, – рассказывал, как он обычно пробуждается по утрам. Пьянки на пароходе длятся порой до двух, трех, а то и четырех ночи (все происходит при соблюдении секретности, чтобы капитан с помощниками ничего не узнали), в них участвуют работники из обслуги – спевшиеся, спившиеся и уже давно на почве этого крепко спаявшиеся между собой повара, буфетчики, официанты и бармены; после чего Славка прикорнет, когда один, а когда, при удачном стечении обстоятельств, с какой-нибудь официанткой в барной кабинке до без четверти семь, потому что к семи утра уже нужно вскакивать, бежать, обслуживать иностранцев, подавать им завтрак. Итак, он поднимается на ноги, но опухшие глаза никак не открываются, поэтому Слава на ощупь добирается до льдогенератора и зарывается с головой в ледяные шарики, цилиндрики или кубики – в зависимости от типа льдогенератора, отекшее лицо при этом через пять-десять минут интенсивной хладотерапии принимает почти нормальное состояние, затем хватает флакон дезодоранта, прыскает им, оттянув пояс брюк в область паха, потом подмышки, затем в рот, после чего опрометью несется в зал, на ходу прицепляя на место бабочку.

На раздаче он подхватывает с мармита внушительную стопку тарелок, предварительно прогретых на пару до 90*С, вылетает в зал, где добропорядочные немцы, в основном пенсионеры возрастом от 60 до 90, уже чинно сидят за своими столами, подбегает к ним, громко, с удовольствием кричит «хенде хох», отчего те мгновенно убирают со стола руки, и раскладывает эти горячие тарелки, чтобы потом на них поставить уже блюда с завтраком, а горячая тарелка нужна для того, чтобы поданный завтрак подольше оставался горячим – немецкий желудок нежен и требует к себе бережного отношения.

Вот так примерно начинает свой рабочий день мой коллега, одноклассник и добрый товарищ Славка Карась.

А моя работа тем временем подходит к концу. Ряды стаканов выстраиваются на стойке донышками вверх, заняв свое место между фужерами и рюмками, и их «боевой» строй застывает, готовый к новым застольным «баталиям».

После окончания работы я с некоторым сожалением оглядываю плоды своего труда – вечером за стойку станет мой напарник кавказец Залико – темпараментный парень грузинской национальности, который будет работать самостоятельно ближайшие две недели, пока я буду в отпуске, греться на солнышке у Черного моря.

Штора на входной двери колыхнулась, отвлекая меня от прыгающих как блохи мыслей, – кто-то с улицы вошел в бар.

Я вышел из-за стойки, какая-то женщина лет сорока, с всклокоченными на голове волосами, по виду скорее всего сельская, торопилась мне навстречу.

– Я вас слушаю, – сказал я, мягко улыбаясь, решив, что женщина, скорее всего, заблудилась, и по ошибке вошла не в ту дверь, а может и вообще не в то здание.

– Ты Саша? – спросила она низким голосом, и не успел я еще ответить, как она приблизилась и схватив меня обеими руками за грудки стала трясти.

– Что ты сделал с моей дочкой? Ты что с Танюшкой сделал, а? – завопила женщина, нешуточно напирая на меня. – А ты знаешь, что она беременная наглоталась таблеток, и врачи в больнице ее еле откачали? – Она продолжала меня трясти и хватка у нее, надо сказать, была отнюдь не женская.

Серьезное обвинение. Память услужливо вынула и перелистала в мозгу со скоростью 24-х кадров в секунду, словно в кино, многие десятки лиц с именем Татьяна, с которыми меня когда-либо сталкивала жизнь, но никто из них не претендовал на беременность от меня, или, по крайней мере, я не знал об этом.