Луи де Берньер - Дочь партизана

– Значит, тебя взяли в команду?

Роза самодовольно кивнула:

– Вскоре я уже лихо управлялась с парусами. Еще Фрэнсис нанял австралийца – длинноволосого блондина с огромными бицепсами. Славный был парень. Полон рот крупных белых зубов. Из-за него я хорошо отношусь к Австралии. В Пальме он сошел на берег, но к тому времени я уже вполне освоилась. В Испании Фрэнсис не нашел другого матроса, да и потом, было поздно.

– В смысле?

– Он уже меня драл. И не хотел, чтобы ему мешали.

Я терпеть не мог, когда Роза так говорила. Это меня коробило. Она была совсем другая, вульгарность ей не шла. Она так говорила с нарочитой небрежностью, для пущего эффекта, и всегда смотрела мне в глаза – ну-ка, что ты на это скажешь? Всякий раз меня обжигало ревностью. Представить Розу в постели с другим – сущая пытка.

– Ты так говоришь, будто сама совсем ни при чем, – сказал я.

– Ну хорошо, я с ним трахалась. Вытрахивала из себя Алекса. Понятно? Но в этом было чувство, не только дрючка.

– Кто он, Фрэнсис?

– А что? Думаешь, ты его знаешь? Ну такой, лет тридцати, симпатичный, высокий и богатый. В общем, он мне нравился. Пожалуй, я могла бы в него влюбиться. Он пробуждал во мне нежность.

– А он в тебя влюбился?

– Наверняка. – Роза затянулась и стряхнула пепел в пепельницу на засаленном подлокотнике. Потом загасила окурок. – Рассказать о жизни на яхте?

– Давай, расскажи.

– Там был маленький сортир, в который приходилось закачивать воду. На стене висела записка: «Только для уже съеденного», так что блевать разрешалось. На ходу в каюте меня укачивало. Возле штурвала висела другая записка: «Слово капитана – закон».

Я глянул на часы и понял, что пора уходить, если хочу успеть до пробок. Кроме того, внутри копошились поганые чувства.

– Прости, Роза, – сказал я, – к сожалению, надо идти. Доскажешь в следующий раз, ладно?

На прощанье она меня расцеловала. Чмокнула в щеки, а затем поцеловала в губы, еще чуть-чуть – и вышло бы по-настоящему. Отъезжая в поносного цвета «остине», я вспомнил этот почти поцелуй и воспрянул духом.

Я никогда не убивала дельфина.

К власти пришла миссис Тэтчер [35] Маргарет Тэтчер (Маргарет Хильда Робертс, р. 1925) – лидер Консервативной партии, 71-й премьер-министр Великобритании (1979–1990), победила на выборах 3 мая 1979 г. , и все гадали, что теперь будет. О конце Кэллахэна я не сожалел. Вряд ли кто о нем печалился. Хорошо, когда у руля стоит милый человек, но Кэллахэн и не рулил вовсе. Больше всего запомнился песенкой «Жена не разрешит», исполненной на конференции [36] В сентябре 1978 г. на Конгрессе британских профсоюзов Кэллахэн объявил, что в текущем году всеобщих выборов не будет, и спел песню Фреда Ли и Гарри Питера «Ожидание у церкви» ( Waiting at the Church , 1906), впервые исполненную певицей и комической актрисой мюзик-холла Вестой Викторией, – о девушке, которая одолжила жениху все деньги, чтобы тот купил дом, однако на свадьбу жених не явился, поскольку его не пустила нынешняя жена. . Розе было все равно. В политике ее интересовало только одно – умирает ли Тито.

Помню, в то время меня изводила песня, которую дочь беспрестанно крутила на проигрывателе. Называлась «Роксана» [37] «Роксана» ( Roxanne , 1978) – песня английского музыканта и автора песен Стинга и группы The Police , выпущенная сначала синглом, а затем вошедшая в дебютный альбом группы Outlandos d'Amour ; песня написана от лица человека, полюбившего проститутку. , какой-то мужик этаким фальцетом выводил, что Роксане больше не нужно зажигать красный фонарь, я же вспоминал, что Роза брала с клиентов пятьсот фунтов, и гадал, со сколькими мужчинами она спала. От одной мысли было тошно, однако желание не пропадало. Если честно, даже наоборот. Не знаю, почему так. Извращение какое-то. Наверное, дело в том, что мои шансы как бы росли. Даже сейчас мне за себя стыдно.

Дочь уже сильно беспокоил мой интерес к ее музыке. Она считала, что это ненормально. Выходило, что ее собственный вкус под вопросом. «То есть главное – чтобы не нравилось родителям?» – спросил я, и дочь засмеялась, но не возразила.

В мой следующий приход ВБД опять был с черной повязкой – из-за миссис Тэтчер. «Вот увидишь, – подумал я, – каких-нибудь десять лет – и ты станешь голосовать за консерваторов, совсем как твои папа с мамой. Еще через десять лет в этом сознаешься, а еще через десять будешь за них агитировать». Естественно, я ничего не сказал. Бессмысленно поучать молодежь, надо просто подождать, чтобы она стала тем, кем неизбежно станет.

В подвале Роза сидела в своем старом засаленном кресле возле газового камина. Я изумился: на коленях ее лежал котенок ВБД, она его расчесывала. Пушистый черно-белый зверек с желтыми глазами и заостренной мордочкой перебирал лапами и мурлыкал, точно старый «мерседес».

– Я думал, у тебя кошачья фобия, – сказал я.

– Я тоже думала, – улыбнулась Роза. – Но этот котенок очень милый. Ждет меня, трется о ноги, а ночью просится спать со мной. К тому же я не собираюсь заводить птичку.

– Я потрясен.

– Все меняется, – сказала Роза. – В конечном счете меняется все, абсолютно.

И улыбнулась – как будто пообещала.

Пока она варила кофе, я сидел в кресле и разглядывал трещины в стенах. С каждым моим визитом они ширились. Интересно, когда наконец дом снесут и построят новый?

Роза поставила кофе на стол.

– Я рассказывала о Фрэнсисе и яхте.

– Да, верно.

– Он был хороший. Знаешь, в нем сквозила печаль. Он вызывал во мне мамское чувство.

– Материнское.

– Ну да, материнское. И потом, он был отличный моряк. Вечно занят, вечно что-то проверяет. Вечно смотрит в море. Конечно, он взял меня на борт, потому что хочет мне засадить, думала я, но Фрэнсис ничего не предпринимал. Иногда будто случайно коснется меня, а я потом гадаю, случайно или нет. Может, думаю, эти англичане просто очень воспитанные?

Ну вот, однажды он спросил: «Почему ты уехала из дома?» – и я наговорила кучу всякого, а потом рассказала про Алекса и расплакалась, пожалуй, слегка нарочно, не знаю, мы сидели рядышком на камбузе, и Фрэнсис меня приобнял и сочувственно сказал: «Эх, Роза, всем разбивали сердце. Это еще не повод бежать с родины».

От его сердечности я заплакала по-всамделишному, он дал мне платок, я ткнулась ему в грудь, и рука моя попала ему под рубашку. Случайно, но он решил, что намеренно.

– А где был австралиец? – спросил я.

– Ушел за продуктами. Мы стояли в порту Римини. Было очень романтично.

Иногда хочется стать другой, сказала я, а Фрэнсис ответил, что я ему нравлюсь какая есть. В груди потеплело. И тут, знаешь, мы стали целоваться, и потом все произошло. Как-то раз он сказал, что тоже устал от себя и себе надоел. Не может быть, подумала я, такой молодой, богатый и красивый, ему даже незачем работать, но теперь-то я понимаю, что всякий человек бежит от себя. Все бегут, бегут, а в один прекрасный день остановятся и тогда умирают, но никто никогда не достигает цели. Ты согласен?