Ирина Лобановская - Измайловский парк

— Значит, я наказал своих родителей? — усмехнулся Арам.

Бочкарев опять вздохнул:

— Их настоящее наказание еще впереди… Но, насколько я помню, у вашей матери больное сердце…

— Зато здоровая совесть, — пробурчал Арам. — Помните, Петр Александрович, вы как-то вывели жизненное правило: двери любого дома должны быть крепко закрыты для тех, для кого закрыто и сердце?.. И все в порядке.

Ярость клокотала в нем, перехлестывая через край.

Арам вышел из метро поздновато — сначала говорил с профессором, потом задержался у Светланы. Но откладывать разговор с родителями он тоже не мог — хотелось все-таки понять, как они додумались до такого… Или Мурзик наврал? Нет, вряд ли… Но это тоже надо выяснить.

Почти сразу, едва отойдя от вглядывающейся во мрак парка станции метро, Арам почувствовал смутную тревогу. Огляделся… От дерева отделились три темные фигуры. Бритоголовые парни…

У московской ночи тысячи глаз разного разреза. У русской земли десятки разноязыких имен.

Арам прошел мимо темных фигур и двинулся к дому. Но парни последовали за ним.

— Стой, черномазый, все равно не уйдешь! — крикнул один. — Опять морда нерусская! Обрыдли вы нам здесь, понятно?

Арам попытался бежать — с троими все равно не сладишь, и кругом ни души, лишь шумит черный парк да орут горластые вороны, птицы-завоевательницы.

Но они успели быстрее и подставили ногу — Арам с разбега полетел на землю и закрыл руками голову — спасти хотя бы ее… Первого удара он даже не почувствовал, но ботинки у парней были здоровенные… Все стало безразлично — и все ушло куда-то далеко-далеко: Женька, родители, профессор Бочкарев… Осталось одно-единственное желание — выжить… Жить любой ценой, чтобы любить, помнить, чувствовать… От асфальта нестерпимо разило бензином. Только бы жить…

— Эй, пацаны, вы чего-то больно увлеклись, мне кажется, — сказал вдруг кто-то очень знакомым голосом.

Арам с трудом оторвал лицо от земли — Валерий стоял напротив, красиво поигрывая кистями рук. Разминался перед битвой.

— Проваливай! — мрачно пробурчал самый здоровый из ревнителей национальной чистоты. — Пока не тронули.

— А чего же не тронуть? — Валерий подошел поближе. — Можно и слегка задеть… Это не возбраняется.

Парни бросили Арама и угрожающе надвинулись на Валерку. Арам сел и стер со щеки кровь.

— Эй, кореша, это дяди-Борин! — крикнул один из бритоголовых и отступил. — Лучше не связывайтесь!

Но два других отмахнулись.

— Напрасно нарываешься! — бросил здоровяк Панину. — Пожалеешь!

— Нет, не напрасно, — усмехнулся Валерка. — А кто там о чем пожалеет… Это выяснится позже. Вопрос крови становится чересчур кровавым. И никогда не надо бежать туда, куда можно просто дойти.

И Арам заметил, как в его узкой длиннопалой руке интеллигента опасно сверкнул тонкий стилет…

Нос они Араму все-таки разбили, пришлось составлять по кусочкам. Валерий сидел в коридоре больницы и терпеливо ждал, когда кончится операция.

Арам велел родителям не звонить — он с ними больше не общается.

— А жить где будешь? — спросил Валерка.

Арам пожал плечами.

Потом его, перебинтованного — бинты немилосердно кровили, — Валерий с великим трудом отвез на машине в Ясенево. Водители ехать отказывались — может, бандиты какие? Вон один уже весь в кровище…

Арама даже стала забавлять эта ситуация. Валерка влил в него приличную дозу коньяка в качестве обезволивающего и успокаивающего, и теперь Араму все было нипочем.

— Подраться с кем-то — еще не мачизм, — заявил он. — А вот сразу после драки небрежно отряхнуться и попросить: «Налейте-ка мне вина!», изящно это вино выпить и улыбнуться — вот это уже мачизм! И все в порядке.

Наконец Валерка психанул и ультимативно объявил очередному бомбиле:

— Мой друг только что из больницы. После операции. Плачу вдвое! Но нам надо домой!

Бомбила нехотя согласился и потом всю дорогу подозрительно поглядывал на пассажиров в зеркало. Арам посмеивался, Валерка злился.

В Ясеневе Светлана и ее хозяйка тотчас хором заголосили, увидев перевязанного Арама.

— Ему лечь надо, — командовал Валерий. — Ты есть хочешь? Тогда только чаю, крепкого… Тебя Светланой зовут? Давай, Света, шевелись!

На сотовый позвонила мать.

— Валерик, Арам опять пропал. Стасе плохо.

— Он со мной, — пробурчал Валерий.

Мать ахнула.

— Как с тобой?

— Да так, не паникуй… А дальше будет еще лучше. Начинается новая жизнь, как в сказке. С другими действующими лицами.

Галина Викторовна не поняла:

— Ты о чем?

— Да все о том же… Мам, скажи честно: ты знала о том, что придумал Виген Арамович? Ну, эта история с Женей и со мной… Чтобы отвадить Арама от Женьки…

Мать молчала.

— Значит, знала… Айрапетова уговорила пойти на это Станислава Владимировна, это ясно… Но ты… Как же ты могла?! Ничего мне не сказала…

— Я не знала, что это коснется именно тебя… — наконец пробормотала мать. — Думала, найдут кого-то другого… А потом… когда узнала… уже не могла…

— Родителей не выбирают, — хмыкнул Валерий. — К несчастью. Чего ж ты дядьку да отца всю жизнь судила? Ладно, дело прошлое… Я заеду за вещами. Ты там сложи мои шмотки. А Айрапетовы пусть сложат вещи Арама.

— Стася не выдержит… — прошептала Галина Викторовна. — Ей не перенести этого… Ты же знаешь, у нее сердце…

— А у нас с Арамом и Женей его, очевидно, нет? — холодно поинтересовался Валерий. — Это прямо научное открытие. Напиши статейку и опубликуй в медицинском журнале. Сразу схлопочешь докторскую. Марк Твен сказал, что кошка, присевшая однажды на горячую плиту, уже никогда больше не сядет на нее. И это хорошо! Но она уже никогда не сядет и на холодную. Тебе все ясно? Синдром обесценивания. Пока!

Сначала они ютились втроем в Ясеневе, пока хозяйка не подыскала им недорогую квартирку неподалеку. Вечерами Арам и Валерий подрабатывали грузчиками в магазине рядом с домом и упорно отказывались брать деньги от родителей.

Плюс к этому Валерка устроился санитаром, а профессор Бочкарев нашел Араму лаборантскую должность на своей кафедре и заставил писать статьи в научный журнал.

— В фашистской Германии проводился анализ крови на происхождение, — печально сказал Петр Александрович после происшествия в парке. — Выбирали только истинных арийцев. Строго по анализу крови! У всех.

— А сам Гитлер? — спросил Арам.

Бочкарев медленно протер очочки:

— Видите ли, фюрер был вне проверки. Непререкаем по определению. Определять национальность по крови — метод фашистов. И глубокую его порочность доказывает хотя бы тот факт, что сейчас у нас уйма людей по анализу крови — абсолютно русские, хотя на самом деле они уже давно не русские, только вот эта кровь… Но кроме нее есть еще душа! Люди когда-то придерживались абсолютно правильного принципа: если ты живешь в России и исповедуешь православие — ты русский. И все! Никакие анализы твоих кровей никого не интересуют.