Эмили Гиффин - Детонепробиваемая

В метро по дороге домой я надеюсь, что Бен понимает – вечеринка окончена. Едва младенца привезут домой из роддома, не пройдет и недели, как поток шампанского иссякнет и на ночных бдениях молодая семья останется одна.

На случай, если Бен этого не понимает, я выжидаю несколько недель, а потом звоню благоверному и невинно предлагаю ему сказать Энни и Рэю, что мы не против посидеть с малышом и дать им шанс выбраться в люди вдвоем. Бен принимает идею на ура. Тут же звонит друзьям, и те с благодарностью принимают наше предложение.

Поэтому вечером следующей пятницы мы с Беном приезжаем на такси к дому Энни и Рэя и взбираемся по лестнице на третий этаж без лифта (под мои замечания, что, наверное, очень тяжело таскать коляску туда-сюда по ступенькам). Я надеюсь увидеть пару замученных родителей, повсеместный бардак и унюхать вонь прокисшего молока, смешивающуюся с «ароматом» испачканных подгузников. Но Рэй выходит встретить нас свежевыбритым и бодрым, и я вынуждена признать, что в квартире идеально чисто. Песня «Рады видеть вас» Нейла Янга играет чуть громче, чем положено в доме, где обитает новорожденный, спящий как ангелочек в детском автокресле.

– Куда вы сегодня собрались? – спрашиваю я, желая, чтобы Энни с Рэем поскорее ушли. «Оставьте ребенка нам с Беном и дайте нам убедиться, что возня с младенцем не для нас».

– Планы изменились, – радостно чирикает Энни. Я замечаю, что она прекрасно выглядит. Волосы убраны в гладкий пучок, а лицо по-прежнему светится, как в бытность беременной.

– Что? Слишком устали, чтобы куда-то идти? – подсказываю я.

– Нет. Предлагаем пойти всем вместе. Нас уже ждет столик на четверых в «Пастиз»! – докладывает Рэй.

Я про себя кляну выбранную одежду – пару удобных джинсов, затрапезную черную майку и балетки. Но отнекиваться на основании того, что я одевалась для няньканья с ребенком, а не для похода в ресторан, вряд ли уместно – сомневаюсь, что друзья примут «я в кедах» в качестве значимого оправдания.

– Уверены? – переспрашиваю я. – Мы хотели дать вам время побыть наедине.

– Наедине мы еще побудем! Мы соскучились по вас, ребята! – восклицает Энни и обнимает меня.

– А кто же присмотрит за Рэем-младшим? – спрашивает Бен.

– Он пойдет с нами, – щебечет Энни.

– Серьезно? – уточняю я.

Энни кивает.

– Да он все время дрыхнет. Все будет нормально! – отводит опасения Рэй, поднимая автокресло, и, словно желая доказать свои слова, предлагает: – Эй, хотите подержать его перед выходом? У нас есть несколько минут. Он не проснется.

– Конечно. Только я сперва руки вымою, – говорю я, вспоминая помешательство сестры на микробах в дни после рождения первенца.

Иду к кухонной раковине и споласкиваю руки, обдумывая дальнейшую стратегию. Может, слегка встряхнуть младенца, вдруг получится разбудить? Или притвориться неуклюжей и тем самым доказать, что дети – это не мое? Вытираю руки и решаю, что такие трюки слишком легко раскусить. Поэтому аккуратно беру малыша из протянутых рук Рэя, придерживая головку, и сажусь на диван рядом с Беном. Мы оба смотрим на Реймонда-младшего в белых кашемировых ползунках и того же цвета шапочке. Похоже, он крепко спит, и мне становится ясно, что этот парень меня подведет, сыграв роль идеального младенца.

Спустя несколько минут разговора Бен спрашивает:

– Можно мне?

– Конечно, – лучится улыбкой Энни.

Бен, как прирожденный отец, с легкостью забирает у меня ребенка. Реймонд-младший приоткрывает один глаз и смотрит на Бена. Зевает, поджимает коленки к груди и снова засыпает. Бен выглядит пораженным.

– Скажи, они замечательно смотрятся вместе? – умиляется Энни.

Я киваю, чувствуя раздражение от формулировки подруги. Первый признак того, что она изменилась. Прежняя Энни никогда бы не употребила слово «замечательно» вне пренебрежительного контекста.

Бен ласково проводит пальцем по щечке Реймонда-младшего.

– Какая нежная кожа, прям не верится.

«Ну конечно, у этого экземпляра нет ни экземы, ни младенческого диатеза», – раздражаюсь я.

Бен продолжается восторгаться:

– Гляди, Клаудия, посмотри, какие у него крохотные пальчики.

Реймонд-младший сжимает в кулачке большой палец Бена, а я гадаю, как же мне соревноваться с такими приемчиками. Ребенок действительно милый.

– Он когда-нибудь плачет? – спрашивает Бен.

Энни говорит, что не особенно часто, с ним очень легко.

«Ну еще бы».

– Нам действительно повезло, – признается Рэй. – На самом деле, даже приходится ночью его будить, чтобы покормить по часам.

– Весьма необычно, – киваю я, бросая нервный взгляд на Бена.

Все пропускают мои слова мимо ушей, а Рэй подхватывает сына, укладывает обратно в автокресло и первым выходит на улицу, где почти сразу же останавливается такси. Я надеюсь, что ребенок считается пятым человеком, и по закону всем вместе нам ехать нельзя, но водитель почему-то не возражает.

Остаток вечера проходит гладко – Реймонд-младший сладко посапывает даже в шумном ресторане. Мы беседуем и шутим как обычно, и я почти забываю, что возле стола спит младенец. Когда домашние заготовки не срабатывают, я завожу разговор о кормлении грудью в публичных местах, но Энни достает бутылочку со смесью и объясняет, что решила отказаться от грудного вскармливания.

Поэтому, помимо слова «замечательный», мне нечего предъявить ни Энни, ни Рэю, ни ребенку.

По дороге домой Бен спрашивает, что я думаю о Реймонде-младшем.

Я говорю, что он прикольный и очень милый.

– Но? – подсказывает Бен, потому что по моему тону ясно, что оно воспоследует.

Я начинаю монолог о том, что редкие младенцы так много спят. Напоминаю, что у всех детей моей сестры случались колики, да и без проблем с животиком большинство малышей более активны, чем Реймонд-младший. Мое выступление не отличается продуманностью, но возражения Бена столь же невнятные: он говорит как продавец, сосредоточиваясь на благородных, но непрактичных предложениях вроде готовности взять на себя «полную ночную ответственность» за нашего ребенка, если тот отчего-то получится трудным в обращении. Бен будто верит, что единственная причина, удерживающая меня от рождения детей – желание мирно спать по восемь часов в сутки и ни минутой меньше. За сим следует пламенная речь о либеральной политике его фирмы в плане декретного отпуска для отцов и о том, как его привлекает перспектива стать отцом-домохозяином.

– Отцом-домохозяином? – переспрашиваю я. – Но ты же любишь свою работу.

– И ребенка я тоже буду любить, – пожимает плечами Бен. – Смысл в том, что тебе совсем не придется менять твой график, Клаудия, – говорит он. Затем повторяет то же самое, с тем же ударением на «тебе» и «совсем».