Наталья Ручей - Дыхание осени

Нетерпеливо киваю.

— Во-первых, ты не любишь каблуки, во-вторых, ты вообще неправильно выбираешь обувь, из-за чего тебе тяжело на каблуках передвигаться, в-третьих, ты же видела Кирилла — он с тебя ростом. И он настолько заморочен на эту тему, что сколько бы Катерина за ним не бегала с микрофоном, ей интервью не светит. Не хватало нам к вечеру утомительных «па» от его самомнения.

Кирилл — это тот, что пухленький. В принципе, симпатичный мужчина, хоть и не в моем вкусе. И да, таки с меня ростом.

— А у Никиты какая заморочка?

Никита — это тот, что поначалу отмалчивался и вообще не пытался перетянуть на себя одеяло. Мне кажется, он пришел просто чтобы позволить собой любоваться.

— Не для прессы? — усмехается Яр. — Он любит только все натуральное. Наращенные ногти уже не его вариант, а в глянцевом мире без этого сложно, так что он действительно в поиске.

— А снять все искусственное с девушки, которая понравится, он не пробовал? — изумляюсь я.

— И что от нее останется? — изумляется в свою очередь Яр.

— Ладно, а что у Назара?

Назар — это лысый, и как по мне, из них троих самый харизматичный.

— Что, нет ничего? Или ты не в курсе? — спрашиваю после продолжительного ожидания.

— Есть, — говорит неохотно Яр, — его заморочка в том, что у нас с ним очень схожие вкусы.

Нехороший холодок пробегает у меня по спине, заставив почти нырнуть в песцовую шубу. Напрасный страх или предчувствие? Яр умудряется нащупать мою руку в глубоком кармане и сжимает ее легонько, как бы заверяя, что нечего бояться, никому не отдаст, и хотя на самом деле он ни слова не говорит, а я не считаю, что принадлежу ему… все равно успокаиваюсь.

Машина останавливается у моего подъезда и я, поспешно отняв руку, прощаюсь.

— Пока, — говорю и иду себе. Не свидание ведь, нечего мяться в ожидании поцелуя. Тьфу ты… лезет же в голову всякое… это все сон этой ночью, и еще я не выспалась и устала…

Слышу, как хлопает еще одна дверца. Оборачиваюсь. Это Яр выходит следом за мной. Смотрит то на меня, то на небо, скрытое вязким туманом и ночной полутьмой (полутьмой из-за желтых окон и фонарных столбов), взглядом находит третий этаж, шевелит бровями в глубоком раздумье. Что там особенного? Я тоже задираю голову вверх — из кухонных окон виден неяркий свет, скорее всего, Егор уже спит, просто оставил включенным бра для меня в коридоре. На душе так теплеет от его теплоты, что и шуба мешает.

— Вам не тесно в этой квартире? — спрашивает Яр, незаметно подкрадываясь поближе.

— Да нет, для двоих в самый раз, — говорю я, а потом вспоминаю о псине: — Троим тоже нормально.

Яр кивает задумчиво или устало. Не мудрено, если последнее: у него не работа, а мозговой штурм целый день.

— Я хочу ее выкупить, — говорю ему, и кто бы мне объяснил зачем я все еще здесь, а не в спешке несусь домой. — Близко от метро, дворик тихий. Если хозяева согласятся продать, сделаем с Егором хороший ремонт и заживем заново.

— А если у вас появится еще один жилец? Будет тесновато или тоже нормально?

— Ну знаешь, — вспыхиваю, представив, как из моей полюбившейся двушки пытаются сделать питомник, — я не настолько люблю животных!

— А если это не совсем животное? Если… к примеру… мужчина?

Ясно, проверяет меня на измены. И хотя ничего не должна ему после развода и вообще, меня раздражают его слова. Не могу представить себя с мужчиной. Не могу представить, что снова доверюсь, чтобы нырнуть в пустоту. Нет уж, не девственница — и хватит, остальное когда-нибудь… с кем-нибудь… как-то мы повторим.

— Знаешь что, — завожусь, — мне твоими стараниями не до этого!

Вижу, что задела его, но и хочу взять слова обратно и не хочу. И хочу накричать на него, дать пощечину, и не двигаюсь с места. И хочу, чтобы с глаз ушел и смотрю так пристально, словно век не виделись. Словно сызнова все…

— Я пойду, — отмираю, — может, еще над статьей поработаю.

Поворачиваюсь, иду, мысленно чертыхаясь, и вдруг слышу шаги за спиной.

— Яр?

— Ты ведь не думала, что я позволю тебе одной войти в темный подъезд? — удивляется он, и кивает на сумочку, мол, открывай давай дверь, чего мерзнем. А в подъезде и правда то ли лампочки выкрали, то ли разбили, не падаем на ступени только благодаря фонарику в телефоне у Яра. Мой-то гораздо попроще. Как назло, лифт не работает, и крадемся по лестнице, задевая друг друга не только дыханием. Все, моя квартира, вставляю ключ, поворачиваю, отступаю в прихожую и…

— Я выполнил свое обещание?

Яр ступает за мной, захлопывая за спиной массивные двери. А я только и могу, что смотреть, ждать, притаившись, бояться и… предвкушать…

— Я вернул тебя в целости и сохранности?

Подталкивает к ближайшей стене, наступает.

— Даже пальцем не тронул за целый день?

— Целовал! — выпаливаю дрогнувшим голосом.

— Не считается.

Прижимает бедрами к стене, ругается на треклятую шубу.

— Я с утра мечтал это сделать, — снимает заколку с моих волос, зарывается в них лицом и вдыхает. — И об этом я тоже мечтал.

Распахивает шубу, медленно сканируя взглядом снизу вверх. И обратно. Останавливается на глазах.

— Ты опять в красно-черном корсете? Да, ты в нем, — догадывается и мгновенно расплывается в такой хитрой улыбке, что я немею — начиная от языка и заканчивая конечностями. Но вот что поражает больше… мое тело отзывается на слова и прикосновения Яра.

Я жива.

Я чувствую.

У меня есть желания.

И я с жадностью делаю вдох и слетаю с катушек, даже если все, что меня сейчас окружает — еще одна мишура.

Мир кружится как детская карусель. Исчезает коридор, мягкий свет, оставленный для меня, чтобы не страшно. Где-то я кружусь в высоте, с кем-то смутно знакомым, с которым ни капли не страшно. Так тепло, что послушно впускаю прохладу жадных рук под тесную блузу. Так смешно, когда они, подобравшись к заветному, замирают, а потом неумело и быстро расстегивают корсет, чтобы вдруг не исчезла, чтобы не убежала на карусели. И так странно, я ниже, намного ниже мужчины, который меня обнимает, но смотрю свысока, словно издали, словно и нет меня с ним.

Я летаю.

Я падаю.

Нет, он подхватывает. И торопится, так торопится, что с разбегу успевает запрыгнуть в мою карусель, и мы смотрим вдвоем, сквозь лениво опущенные ресницы, как вокруг разливается лава, поднимается к нам, награждая огнем. Если сделаем шаг, мы войдем в ее жерло, а дальше…

— О, опять, — чей-то голос льдинками остужает лицо, изгоняет страсть, вызывая запоздалую совесть.

— Егор… — шепот в ухо, да я и сама узнала.

Замираем. Разлепляемся. Дышим как два паровоза. Слава богу, одежда почти в порядке, а под блузой бардак не считается, да к тому же на мне все еще шуба…

— Не зажаришься? — усмехается мальчик, когда я в нее заворачиваюсь.