Наталья Калинина - Кто-то смеется

— Но мне еще нужно закончить одиннадцатый класс и поступить в институт. Отец хочет, чтобы я получила высшее образование.

Достигайлов достал из холодильника пузатую бутылочку пива, открыл ее и протянул Леле. Она сделала большой звучный глоток и поперхнулась.

— Я тоже этого хочу. И для своей Ленки тоже. Ты могла бы поступить в Королевский колледж в Лондоне.

— Хорошо, я подумаю, — серьезно ответила Леля. Ее веселил этот разговор. Это был своеобразный аукцион, на котором ставки обещали быть супервысокими. А Достигайлов оказался не таким уж и валенком.

— Только не спеши с ответом. Пускай все ответится само собой.

На обратном пути она не захотела сесть за руль. Она смотрела вперед, на серую полоску асфальта, которую быстро наматывал на колеса их «БМВ». Потом задремала, убаюканная скоростью и молчанием своего попутчика.

Леля проснулась от того, что в комнате кто-то был. Человек двигался почти бесшумно, но громко дышал.

— Кто? — окликнула она, натянув до подбородка простыню.

Ей не ответили, но по характерному скрипу она поняла, что человек, кто бы это ни был, сел в плетеное кресло возле туалетного столика.

В этот момент из-за тучи выплыла толстая скибка полумесяца, и Леля разглядела лицо сидевшего в кресле. Она вскрикнула и закрылась ладонями.

— Малыш, я должен поговорить с тобой.

— Не надо, пап.

— Давненько мы не говорили по душам.

— У меня больше нет души.

— Можно я присяду на краешек твоей кровати?

Она услыхала, как он встал и сделал шаг в ее сторону. Перед глазами поплыли малиновые круги, и голова бессильно упала на подушку.

— У тебя такая горячая рука, малыш. — Он прижал ее к своей щеке, потом ко лбу. — Ты что-то от меня скрываешь. Влюбилась?

— Поговорим об этом днем, пап.

— Нет, давай лучше сейчас. Днем все иначе. Я ненавижу день. Если бы можно было, я бы спал, когда светло. Позволь я поцелую тебя. — Он наклонился и прижался к ее лбу нервно вздрагивающими губами. — И в волосы. Я так люблю твои роскошные, пахнущие майским медом волосы.

Она слабо сопротивлялась, чувствуя, что силы оставляют ее.

— Так, как когда-то, уже не будет, не будет… — шептал отец, целуя ее в шею и плечи. — Помнишь, как нам было хорошо?

— Помню, — слабо прошептала она.

— Я носил тебя на руках по комнате и целовал. В этом нет ничего дурного, малыш. Просто я очень люблю тебя. Больше жизни. Больше всего на свете.

Он просунул руки ей под спину и коленки и легко поднял в воздух. Простыня, которой она была накрыта, зацепилась за что-то и соскользнула на пол. Она увидела свою наготу и простонала.

— В чем дело, малыш? Я сделал тебе больно?

— Если бы ты не был моим отцом!..

— Забудь про это. Для нас, богемных, законы не писаны. — Он зарылся лицом ей в грудь и шумно потянул носом воздух. — От твоей кожи так волнующе пахнет. Так пахло от ее кожи.

— Ты уже говорил мне об этом.

— Да. Я очень любил твою мать. Я не хотел, чтоб это случилось.

Он заплакал. Леля видела, как по его щекам текут слезы. Она боялась слез и слегка брезговала ими. Это подействовало на нее отрезвляюще. В следующую секунду она уже стояла ногами на полу. Отец попытался схватить ее за талию, но она повернулась и звонко ударила его по щеке.

— Это гадко! Неужели все это случилось со мной? Уходи!

— Нет. Постой. Я должен излить тебе душу. Иначе я взорвусь и от меня останутся одни ошметки. — Он сел на пол, неуклюже подогнув под себя ноги. — Я больше не притронусь к тебе. Клянусь.

— Ладно, пап. — Она легла и накрылась с головой простыней. — Что ты хотел мне сказать?

— Я дрянь. Ничтожество. Это понимают все до одного. Ты в том числе. Но вы делаете вид, будто все идет как надо. А вот она говорила мне правду. Голую, суровую правду. Я так злился на нее за это. Но если бы Тася была жива, я бы никогда не превратился в личинку навозного червя, которая лежит в вонючей жиже и испытывает каждой клеточкой своего существа самодовольное блаженство.

— Хватит, пап.

Леля беспокойно шевельнулась под простыней.

— Нет. Ты моя любимая дочь. Ты прежде всего ее дочь. Ты наверняка не помнишь, какая у тебя была удивительная мать. Тончайшей, нежнейшей души женщина. Она знала, что такое любовь и как нужно любить. Она любовь ценила превыше всех земных благ. Вот только я тогда не мог ее оценить по заслугам. Мне казалось, каждая женщина несет в себе новую тайну, открытие, откровение. Я думал, овладев женщиной, я узнаю ее тайну. Может, так оно и было, но эти тайны оказывались пошленькими и скучными. А вот тайну Таси я так и не смог разгадать, хоть мы и прожили рука об руку двенадцать лет. Она умерла непонятой и неразгаданной. Боже мой, лучше бы я вообще ее не встречал. Лучше бы я…

Он уронил голову на грудь и зарыдал.

Леля села на кровати, прижав к груди простыню.

— Послушай, пап, теперь уже ничего нельзя изменить. Может, ты лучше расскажешь мне, как умерла мама?

— Ты все знаешь, малыш. Я никогда не делал тайны из того, что твоя мать покончила жизнь самоубийством. Да, Тася вскрыла себе вены.

— Почему она это сделала? Неужели потому, что ты изменил ей с другой женщиной?

— Боже мой, конечно же, это моя вина. Но кто же мог подумать, что Тася окажется такой непримиримой? Я был почти уверен в том, что она догадывается о моих мимолетных связях с женщинами и смотрит на это сквозь пальцы. Ведь я неизменно возвращался к ней.

— Почти? Ты не уверен в том, что мама знала про твои донжуанские похождения?

— Настоящий мужчина подобные вещи не афиширует. Это только мальчишки хвалятся перед своими подружками легкими победами на ниве любви. В ту пору я еще был настоящим мужчиной. Иначе бы Тася не влюбилась в меня.

— Выходит, ей кто-то проболтался. Может, этот человек знал о том, что мама очень ранима?

— Вряд ли, малыш. Она бы обязательно сказала об этом мне. Осыпала бы меня упреками, закатила скандал.

— Я никогда не слышала, чтоб мама скандалила, — возразила Леля.

— Ты права, права. Я бы… четвертовал этого человека или поджарил на медленном огне.

— Послушай, пап, а что, если ей сказала об этом одна из твоих… приятельниц? Та же Мила.

— Но я не знал ее в ту пору. — Отец тяжело вздохнул. — С этой психопаткой мы познакомились через полгода после смерти Таси.

— Мне казалось, она знает тебя давно. Пап, а ты был знаком с ее сестрой?

— Впервые слышу, что у Милки есть сестра. Откуда ты это взяла?

Голос отца звучал очень искренно.

— Ладно, забудем про это. Возможно, я не так поняла. Послушай, я видела, как мама шла по аллее и поднималась в твою…

— Только не это! — Отец простонал и скрипнул зубами. — Нет, нет, изыди! — Он несколько раз перекрестился с поспешностью человека, не привыкшего обращаться к Богу. — Я не хочу этого. Не хочу!