Наталья Калинина - Кто-то смеется

— Елочка, ты стала такой раскидистой и большой! — Ксюша тискала сестру в своих сильных руках. Ей одной разрешалось называть Лелю Елкой. Для всех остальных она бесповоротно выросла из этого детского прозвища.

— Ты превратилась в настоящую примадонну. — Борис изобразил восхищение на своем сытом лице. — Наконец мы с тобой породнились. — Он громко поцеловал Лелю в щеку, а потом в шею. — Я кое-что привез тебе из Барселоны. И, кажется, не ошибся размером. — Он вытер платком взмокший лоб и грудь. — В самолете было так душно, хоть стюардесса и посадила нас на места, предназначенные для важных шишек. Оказывается, эта деваха была на моем последнем концерте в Доме ученых.

— Она сказала, что видела твою афишу, — уточнила Ксюша.

— Какая разница? — Борис провел пятерней по своим светло-русым ухоженным волосам. Он делал точно так же на сцене. Леля заметила, что женщинам очень нравился этот его хорошо продуманный и отрепетированный жест, в котором было столько наигранной небрежности.

Пока они ожидали багаж в душном полутемном здании аэропорта, Борис успел похвалиться, как хорошо его принимали в Барселоне, где он спел в концерте с испанской знаменитостью, приглашением в Шотландию. Леле казалось, будто он рассказывает это только для нее, хоть она и понимала, что это тоже продумано, как и тот небрежный жест, рассчитанный сугубо на публику. Артист и в жизни должен оставаться артистом. Это импонировало ее, Лели, врожденному чувству красоты. Это же делало окружающий мир скучным и банальным.

Когда они садились в машину, отец, улучив момент, шепнул Леле на ухо:

— Паяц не умеет взглянуть на себя со стороны.

— Напротив, ему это прекрасно удается, — возразила она тоже шепотом.

Когда они въезжали в ворота усадьбы, Леля заметила легкое шевеление в кустах жасмина справа. Она поняла, что это Петя, который, очевидно, провел в своей засаде не один час — по пути они заехали в ресторан, где Борис угостил всех обедом. Она едва заметно кивнула Пете и подмигнула. Тут же откуда-то с вышины раздался Ромкин голос:

— Привет дур-ракам. Дур-раки всего мирра, объединяйтесь!

— Какая же ты счастливая, Елочка, что провела здесь все лето. — Ксюша обняла ее за шею, дыша прохладной свежестью «Иссимиаки» и легкой грустью дорожной пыли. — Здесь совсем как в тургеневской усадьбе.

— Он смотрел на тебя взглядом пошлого киношного самца. — Петя облокотился о подоконник раскрытого окна, уперевшись подбородком в сложенные домиком ладони. — Мне так хотелось врезать ему по сопатке.

— Детям вредно пить шампанское. — Леля уже лежала в постели, натянув до подбородка простыню. — Кстати, шампанское купил Борис.

— В нем нет ничего натурального. Он напоминает мне избитый шлягер, который все повторяют только потому, что он навяз в зубах. Помнишь песенку из «Кавказской пленницы»?

— Я не смотрю советские фильмы, а уж тем более бабушкиных времен.

— Ну и зря. Это очень даже полезно. Вроде прививки от всех пошлостей жизни.

— Может, вызовешь его на дуэль?

— Я бы очень хотел это сделать. — Петя, ухватившись за край подоконника, быстро перемахнул в комнату. — Но некоторые люди, как ты знаешь, не имеют понятия о чести и прочих составляющих нормальной человеческой жизни. Можно я посижу в кресле? — Не дожидаясь ответа, он плюхнулся в плетеное кресло возле туалетного столика. — Это паяц подарил тебе духи?

— Во-первых, паяц подарил мне ярко-голубые бикини, которые мне очень идут, во-вторых, это не духи, а туалетная вода. Даже Ромке известно, что духи не наливают в такие большие пузырьки.

— Воняет бельем проституток. — Петя вертел в своих больших руках пузырек с «Эскейп», который он неуклюже поставил на место, зацепив при этом баночку с кремом. — Духи делают для того, чтобы возбудить сексуальную активность. Но это искусственное возбуждение. Я ненавижу все ненатуральное.

— А я не люблю зануд.

Леля демонстративно повернулась на бок, спиной к Пете.

— У тебя такой волнующий изгиб плеча. И вообще все линии мягкие и задумчивые, как акварель. Можно потрогать?

— Сперва сведи бородавки. — Леля сказала это беззлобно, но тут же поняла, что Петя обиделся. — Прости. — Она снова перевернулась на спину и протянула ему руку. — Если хочешь, могу попозировать.

— Я только сбегаю за бумагой и углем. Я мигом.

Он уже был в саду.

Леля спустила ноги на пол и встала, сбросив с себя простыню.

Она с детства привыкла спать нагишом. В четыре с половиной года она болела воспалением легких. От высокой температуры все тело покрылось зудящей сыпью и каждый шов одежды больно впивался в кожу. В комнате было холодно — в ту пору они еще жили в предназначенном на слом доме в Тетеринском переулке, и мать с Ксюшей, сменяясь по очереди, сидели возле ее кровати и следили за тем, чтоб она не раскрывалась. Однажды она стала брыкаться, и тогда Ксюша ловко сняла с нее старенькую тесную пижаму, положила ей на живот свою прохладную руку и прошептала:

— Только молчи. Сейчас тебе будет очень приятно.

Ее пальцы скользнули в пах, нащупали чувствительную точку между ног. По всему телу Лели разлилось приятное умиротворение. Она отдалась ему вся без остатка, забыв про свою саднящую кожу и отвратительно горькую сухость во рту.

— Ты сама себе можешь так делать, — шептала Ксюша, склоняясь над ней. — Только не говори родителям. Это будет наша с тобой тайна. Совершенно безвредная тайна.

Впоследствии Леля научилась ласкать все тело. Теребила соски, превращая их в тугую плотную массу, легонько пощипывала ягодицы и гладила низ живота. Это ее умиротворяло. Она очень любила свое тело. С Ксюшей они больше никогда не говорили на эту тему, тем более что сестра из-за своих тренировок и бесконечных поездок мало бывала дома. С прошлой весны Леля начала стыдиться своих ласк и краснела, вспоминая о том, что делала перед сном. В конце концов она прекратила эти занятия. Теперь по ночам ее часто мучили кошмары.

«Глупая, кому и что я этим доказала? — думала она сейчас, разглядывая себя в зеркало. — Для кого я пытаюсь сохранить себя? Уж не для Петьки ли?..»

Она услыхала шаги под окном и инстинктивно прижала к груди ладони.

— Пардон, мэм. Кажется, я ошибся спьяну окнами. — Борис восхищенно смотрел на нее сквозь прозрачную кисею занавески. — В этой светелке, оказывается, обитает наша прелестная Вирджиния.

Она почувствовала запах сигаретного дыма. Борис, как выяснилось, курит. Странно, сколько Леля помнила, он дорожил своими драгоценными связками и не пил ничего из холодильника, а уж о курении и говорить нечего. И вот…

Она попятилась и села на кровать. Казалось, глаза Бориса жгут и в то же время ласкают.

— Хороша, как полдень, сказал бы старина Рахманинов устами поэта. А я бы про себя добавил: опасна, как омут. Особенно для тех, кто не умеет плавать. — Борис тихо рассмеялся. — Скажи на милость, угораздило же меня очутиться в нужном месте в нужное время. Ты думаешь, я нарочно тебя подкарауливал?