Мейвис Чик - Любовник тетушки Маргарет

Ванна? Она заросла грязью. Когда-то она была доброй подругой хозяйке — всегда старалась услужить, обнимала теплыми руками, приносила душистое утешение, смягчавшее горечь обид. Но это в прошлом. Если хозяйка не дает себе труда вести себя прилично, то и она не станет трудиться, чтобы обеспечивать ей комфорт. «Отныне, — поклялась себе ванна, — садясь в меня, она будет ощущать своей обнаженной плотью лишь шершавость и сальность, и пусть это напоминает ей о ее санитарном предательстве». Ванна игнорировала ягодицы усевшейся на ее край Верити, оплакивающей былые времена. «Конечно, — думала ванна, — когда вы с Марком выделывали здесь всякие пикантные штучки, я с удовольствием вам это позволяла, хотя изначально предназначена для одного человека. Но сказать, что ты никогда больше не станешь чистить меня из-за ставших ненавистными воспоминаний, — значит сознательно пойти на полный разрыв».

Умывальник тоже уже корежило от засохших на его поверхности хлопьев мыльной пены, клякс зубной пасты и кое-чего похуже. На очереди унитаз. Он долго мирился с тем, что хозяйка приводила сюда случайных мужчин, которые забывали опустить крышку, оставляли плавать на поверхности воды использованные презервативы после того, как в комнате в конце коридора смолкали наконец стоны и завывания, но теперь все зашло слишком далеко. Скоро весна, и хорошо воспитанные удобства фирмы «Кричтон» ожидали, что к моменту ее наступления их должным образом вычистят, а не будут обращаться с ними, как с каким-нибудь очком в общественном туалете. Ох, Верити, Верити, вот уже и твой банный халат присоединился к ним. Добрых услуг ты от него больше не дождешься.

Внизу стояла холодная белая немецкая посудомоечная машина. Глубоко оскорбленная. Она предназначена для того, чтобы избавлять мир от неприятных запахов и бактерий, а не плодить их, целую неделю оставаясь загаженной. Если бы немцам не была так свойственна дисциплина, машина давно бы уже сломалась. Впрочем, это еще не исключено, поскольку хозяйка напрочь забыла, что ей надо давать се слабительную соль. Без такой соли жизнь посудомоечной машины — жестокое страдание. Кроме того, машину угнетало то, что приходилось ухаживать за таким количеством стаканов из-под джина. При всем понимании особых обстоятельств хозяйки и памятуя о своих собственных корнях и необходимости либерального отношения к этническим меньшинствам, машина все же признавала, что недельное пребывание по уши в объедках ресторанного индийского карри и китайских блюд из пакетов постепенно убивает ее доброе родственное отношение к Верити. Поэтому, когда хозяйка корчилась на полу передней, обнимала ее, проливала слезы, глядя в свое меланиновое отражение, и умоляла ответить хоть что-нибудь, машина отбрасывала понятие Zeitgeist [76] Дух времени (нем.) и обращалась к понятию Gestalt, [77] Форма (нем.). ибо в пределах Gestalt каждый индивидуум воздействует на другого, как это происходит между остатками прилипшего к тарелке бириани [78] Бириани — индийское блюдо из риса, креветок, карри, бамии и специй. и кисло-сладкой подливки.

Холодильник тоже чувствовал, что сыт по горло. В нем давно уже не водилось ничего, кроме кубиков льда, бутылок с тоником и неистребимого запаха гнилых овощей. Прошло две недели с тех пор, как Верити пообещала заполнить его свежими продуктами: помидорами, огурцами, салатом-латуком, оливками, морковью, картофелем… и, конечно же, этими мерзкими луковицами — куда без них. Она дала себе клятву питаться только здоровой пищей и заменить звон бокалов постукиванием ложки о миску в процессе приготовления вкусных соусов. Она приняла решение, варить супы, есть пшеничный хлеб и масло только высшего качества. И холодильник ей поверил, он прямо-таки лопался от гордости, хвастаясь перед посудомоечной машиной (будучи итальянцем по происхождению, он мнил себя мужчиной), думал: «Ну вот, наконец я займусь работой, для которой создан». А потом… Все оказалось пшиком. Чечевичный суп с кориандром постепенно высох, а салат, становясь все более склизким, так и изошел слезами. И если Верити думала, что после всего этого может явиться сюда и просить у него душевного отклика, то она ошибалась. У него было полно претензий к ней, он очень разозлился и не собирался этого скрывать.

Даже у Стены, ее задушевной тосканской подруги, кончилось терпение. Одно дело, когда к тебе прислоняются горячей щекой, орошенной слезами, можно стерпеть даже, когда на тебя время от времени орут — всякое случается, — но совсем другое, когда тебе в лицо швыряют стаканом, сопровождая это оскорбительное деяние потоком копрологической брани и пинками, — это и святого выведет из себя. Стену в некотором роде можно было назвать блаженной, но она — не Франциск Ассизский и никогда не обещала им быть. Отныне Верити могла беситься сколько душе угодно. Стена начала крошиться и никогда больше не будет той идеально гладкой молчаливой опорой, какой когда-то служила хозяйке. От одного пинка острым мысом туфли из нее вывалился кусок терракоты, вывалятся и другие. Это слишком жестокий поступок, чтобы его простить. Сколько бы Верити ни ползала перед ней на четвереньках, собирая осколки разбитого стакана и желто-коричневой штукатурки, стена никогда ее не простит. Никогда. Она будет лелеять свою рану в гордом молчании как свидетельство варварского отношения хозяйки. Minestra riscaldarc, разогретый суп, как говорят на родине стены, никогда уже не станет снова вкусным. Нет, нет. Марко — это вчерашний день, Marco ieri. В будущем Верити должна будет научиться нести свой крест в одиночестве.

И только бутылка джина, стоявшая сейчас на скамейке напротив стены, была весела. Хозяйка что-то напевала вполголоса, любовно оглаживая се, регулярно из нее наливала, и бутылка на седьмом небе от счастья. Ее предки всегда утверждали, что она изготовлена, чтобы сеять хаос в душах, и в подтверждение приводили историю знаменитого художника по фамилии Хогарт, который в конце концов написал с нее икону, назвал «Тропою джина» и присягнул ее силе, как божеству, но раньше она все равно не верила, что такое маленькое создание способно обладать подобной мощью. Теперь верила. Бутылка лукаво подмигнула недовольным обитателям кухни — как королева этих мест. Эта противная подружка-соседка ее хозяйки может сколько угодно отправлять в мусорную корзину бутылкиных сестер и приносить штабеля коробок со свежим апельсиновым соком и галлоны газированной минеральной воды, она ведь здесь надолго не задерживается. «Столько дел, столько дел, — передразнивает ее Верити, обращаясь время от времени к своей единственной оставшейся верной подруге-бутылке. — Она, видишь ли, занята, занята своим милым-любимым-любовником». «Вот и хорошо, — заключила бутылка джина, — потому что никто лучше меня не подпитывает чувство одиночества».