Кристин Хармель - Забвение пахнет корицей

Роза изо всех сил старалась сдержать подступающие к глазам слезы. Машинально она прижала руку к животу, но поспешно отдернула, заметив, что мать испытующе смотрит на нее и хмурится. Дольше скрывать это все равно не удастся, они все узнают. Простят ли ее мать с отцом? Смогут ли понять? Розе казалось, что не смогут.

Как хотелось ей рассказать им всю правду! Но сейчас не время. Это бы только все еще сильнее запутало и осложнило. Прежде чем все рассказать, она должна попытаться спасти их.

– Роза, – заговорил отец уже спокойнее. Он встал, подошел к тому месту, где она сидела, и опустился рядом с ней на колени, как делал, когда она была еще маленькой. Ей припомнилось, каким терпеливым он был с ней тогда, как учил ее завязывать шнурки, как утешал, когда она впервые до крови ободрала коленку, как ласково щипал ее за щеку и называл ma fifille en sucre , своей сладкой дочуркой. – Мы должны выполнять все то, что от нас требуют. Если мы будем законопослушными, нас никто не тронет, все обойдется.

Роза заглянула отцу в глаза и поняла, что никто не заставит его изменить свое мнение. Она разрыдалась, поняв, что уже потеряла его. Что уже потеряла их всех.

Когда позже той же ночью за ней пришел Жакоб, она не была готова. Как вообще можно быть к этому готовым? Она неотрывно смотрела в его зеленые с золотистыми искорками глаза, которые всегда казались ей волшебным океаном, и ей хотелось затеряться в них навсегда. Кто знает, удастся ли ей еще раз окунуться в этот океан? Ее собственные глаза наполнились жгучими, горячими слезами.

– Роза, родная, нужно идти, – шепотом позвал Жакоб. Он обнял ее, успокаивая, вбирая в себя ее рыдания.

– Ну как я могу их бросить, Жакоб? – шепнула она, уткнувшись ему в грудь.

– Ты должна, любимая, – ответил он просто. – Ты должна спасти нашего ребенка.

Она подняла на него взгляд. Она знала: он прав. У него в глазах тоже стояли слезы.

– Обещай, что постараешься их защитить!

– Клянусь жизнью, – сказал Жакоб. – Но сначала я должен спасти тебя.

Прежде чем уйти, Роза заглянула в спальню Алена и Клода. Клод шумно посапывал во сне, зато Ален не спал вовсе.

– Ты уходишь, Роза, да? – прошептал мальчик, когда сестра подкралась к нему поближе.

Она присела на край его кровати.

– Да, милый. Пойдешь с нами?

– Я должен остаться с мамой и папой, – после минутного раздумья ответил Ален. – Вдруг они правы.

– Они не правы, – твердо сказала Роза. Ален кивнул.

– Я знаю, – шепнул он. Потом обвил руками шею сестры. – Я люблю тебя, Роза, – тихонько сказал он ей на ухо.

– Я тоже тебя люблю, мой мальчик! – Роза что есть силы стиснула его в объятиях.

Она знала: Ален не понимает, почему она бросает их. Думает, будто она предпочла Жакоба своим родным. Но как сказать мальчику, что под сердцем она носит ребенка? Алену всего одиннадцать, слишком мал, чтобы понять. Но когда-нибудь, Роза надеялась, он поймет все: что она чувствовала тогда, что выстрадала. Когда-нибудь он узнает, как разрывалось пополам ее сердце.

Спустя полчаса Жакоб вывел ее тихим проулком, где в темноте их ждал его друг Жан-Мишель, участник Сопротивления.

Жан-Мишель поздоровался с Розой, поцеловав в обе щеки.

– Ты молодчина Роза, такая смелая, – сказал он.

– Какая же я смелая, мне ужасно страшно, – призналась она. Ей не хотелось, чтобы кто-то считал ее смелой.

Бросать семью – какая же это смелость, думать так было бы нелепо. В эти минуты она казалась себе самой мерзкой и отвратительной из всех человеческих существ.

– Мы можем побыть наедине? – спросил Жакоб, и Жан-Мишель кивнул.

– Только побыстрее, пожалуйста. У нас не так уж много времени.

Он скользнул в темноту, оставив Жакоба и Розу одних.

– Ты все делаешь правильно, – шепнул Жакоб.

– Сейчас мне так не кажется. – Роза тяжко вздохнула. – Ты точно знаешь, ты уверен? Насчет этих облав?

Жакоб кивнул.

– Уверен. Все начнется через несколько часов, Роза. Она прижала руки к щекам.

– Что с нами произошло? С этой страной?

– Весь мир сошел с ума, – пробормотал Жакоб.

– Ты за мной вернешься?

– Я вернусь за тобой, – не раздумывая ответил Жакоб. – Ты – моя жизнь, Роза. Ты и наш ребенок. Ты же знаешь.

– Знаю, – шепнула она.

– Я найду тебя, Роза, – сказал Жакоб. – Когда все ужасы будут позади и ты окажешься в безопасности, я приду за тобой. Даю тебе слово. Мне не будет покоя, пока я не окажусь снова рядом с тобой.

– И я тоже, – приглушенно откликнулась Роза.

Он привлек ее к себе, и она вдыхала его запах, старалась запомнить прикосновения его рук, обхвативших ее. Она уткнулась головой ему в грудь и желала только одного – чтобы он никогда, никогда не выпускал ее из своих объятий. Но вот вернулся Жан-Мишель. И деликатно потянул ее в сторону, отрывая от Жакоба, тихонько повторяя, что им пора идти, а не то будет слишком поздно. Роза знала только, что Жан-Мишель, католик, отведет ее к другому участнику Сопротивления, человеку по имени Али, мусульманину. Это показалось бы забавным – католики, мусульмане и евреи, действующие заодно, – если бы вокруг не рушился мир.

Жакоб в последний раз прижал ее к себе, поцеловал на прощание. Жан-Мишель повел ее прочь, но она вырвалась.

– Жакоб? – тихонько позвала она темноту.

– Я здесь, – и он появился из тени. Роза набрала воздуха в грудь.

– Сходи к ним. Пожалуйста. К моим. Я не могу их лишиться. Я не смогу жить, если они умрут из-за того, что я не всё сделала, чтобы их спасти.

Жакоб посмотрел ей в глаза, и Розе захотелось взять назад свои слова – она ведь прекрасно понимала, о чем его просит. Но было поздно. Он кивнул и просто сказал:

– Я вернусь. Обещаю. Я же люблю тебя.

И в следующее мгновение он пропал в темноте. Роза замерла, словно приросла к месту, не в силах шевельнуться. Казалось, она стоит здесь уже целую вечность, хотя прошло лишь несколько секунд.

– Что я наделала? – бормотала она, обращаясь к себе самой. – О нет!

Роза шагнула вслед за Жакобом, чтобы остановить его, вернуть, предостеречь. Но Жан-Мишель обхватил ее и крепко держал.

– Не нужно. Нет. Все теперь в руках Божьих. Ты должна пойти со мной.

– Но… – возразила она, пытаясь вырваться.

– Все в руках Божьих, – повторил Жан-Мишель и, сжав еще крепче сотрясающуюся в рыданиях Розу, прошептал в темноту: – Потому что единственное, что мы сейчас можем, – молиться и надеяться, что Господь нас услышит.

Это было настоящей пыткой – скрываться в Париже, зная, что в нескольких километрах от нее, возможно, прячутся Жакоб и ее родные. Понимая, что ей до них никак не добраться, что ее единственный долг сейчас – заботиться о ребенке, Роза могла только плакать от бессилия все ночи напролет.

Люди, которые приняли ее к себе, семья Хаддам, были к ней добры, хотя она понимала – им все это совсем не по душе. Серьезная обуза, что ни говори – сам факт пребывания еврейки в доме подвергал всю семью нешуточной опасности. Если бы не ребенок, которого Роза обязана была спасти, она давно ушла бы, не злоупотребляя гостеприимством. И все же эти мусульмане обращались с нею как с гостьей, а со временем привыкли и, кажется, приняли ее. Их сын, Наби, напоминал Розе Алена. Общение с ним помогало ей сохранить рассудок – она подолгу разговаривала с ним, как прежде говорила с младшим братом, и это делало ее новый дом чуть более похожим на прежний, настоящий.