Елена Радецкая - Нет имени тебе…

– Угу, – отзывалась Юлька, – потная телка.

– Ни фига себе!

Юлька отнимала у Марго журнал и принималась его листать.

– Тебе они нравятся? Ф-фу! Курникова с мордой хорька. «Блестящие» – господи ты боже мой! Они кастинг в Освенциме проходили. Мадонна – бабешка с автовокзала, ни рыба ни мясо. К тому же она старая!

– Хотела бы я на тебя в ее годы посмотреть!

– За Мадонну обиделась? На вкус и цвет товарищей нет. Мой дед, например, считал, что самая сексуальная женщина – Нонна Мордюкова.

– Ладно, а что скажешь о Дженифер Лопес?

– Ничего. Посмотри на них без грима!

– Да ну тебя, Юлька. А ты, Машка, с кем из битлов хотела бы попасть на необитаемый остров? – спрашивала Марго, а вскоре мы слышали, как она поет в кухне: «Давай поплывем по волнам забвения, парари-парара…»

Марго ходила тусить и развлекаться на дискотеки, хотя утверждала, что не любит их:

– Однообразный музон. Какая радость под него колбаситься?

– А зачем ты туда лазишь? – спрашивала Юлька. – Тем более что банкиры, бизнесмены, юристы и экономисты туда не ходят.

– Куда ходят банкиры, меня не пустят. И вообще я не понимаю, почему ты считаешь, что я ищу банкиров?

– Мне так показалось, ты же бредишь бассейнами в Испании.

– Ах, девки! Могу я себе позволить роскошь повитать в облаках? Конечно, бабки, тачки, катера и яхты возбуждают, но если говорить серьезно, то меня устроит коттедж в лен. области, резиновый бассейн в яблоневом саду, а можно и в огороде. Люблю дачную местность!

Я была довольна своей непритязательной жизнью. Я расслабилась, ничего, никуда и никого мне не хотелось. Я отдыхала. А иногда задумывалась о странностях кровных связей.

По сравнению с матерью я расхриста, ни к какому рутинному, кропотливому труду непригодная. Но почему я с фанатизмом занимаюсь мелкой, тупой копеечной работой? И с накладными ногтями, когда я выписывала на них все, вплоть до пейзажей, была подобная история. Это матушкины гены. Я уж не говорю, что в мимике, в жесте есть у меня с ней что-то общее, а на днях увидела себя в запыленной витрине и вздрогнула. Если бы это не была я сама – сказала бы, что мать. Я ничуть на нее не похожа, ни лицом, ни фигурой, а вот подниму брови или полуобернусь и чувствую – она. Может, никто, кроме меня, этого не сечет, но я-то знаю, и она очень часто напоминает о себе таким образом. А недавно я поняла, что и взгляд у меня такой же, как у нее, – оценивающий. Глаза другие, а взгляд – тот самый. И руки материны, пальцы, ногти, широкая ладонь, рабочие руки, кухаркины.

Еще один ненавистный материнский ген меня беспокоил. Не то чтобы замуж захотела, но была тоска по человеку, который заслонил бы меня от ужасов жизни, с которыми мне не справиться. Я была бы ему верна всегда-всегда, я бы держалась за его руку и шла, куда поведет. Если бы его полюбила. Только где его найти?

Почему я не выхожу за пределы участка Яриковой дачи? Только в магазин – и обратно. И Шея здесь ни при чем. Почему не спуститься в овраг, Ярик сказал, что там ручей и остатки финской лесопилки? Эти остатки меня интригуют, но я не пускаюсь на их поиски. Может, для меня интереснее жить заинтригованной? Я отдыхаю, как тогда, у Марго с Юлькой. Такие периоды покоя у меня случаются после или перед потрясениями. Я больше не хочу потрясений.

Просила Ярика принести мне «Кола Брюньона», а он какого-то духовидца принес. Читаю. Книжка улетная. Автора зовут Сведенборг. Сначала он был профессором, науки всякие изучал, а потом стали ему являться духи. Тогда он бросил науку и стал писать о том, что ему внушали оттуда, то есть свыше. А потом он сам посещал другие планеты. Что я о нем подумала, даже говорить не буду. Но как собеседник он мне не подошел, хотя жил в восемнадцатом веке, а Блаженный Августин в пятом. Не получилось с духовидцем.

Мне приснился брат, сын моего отца, хотя я даже не думала о нем. Был он маленький, темненький, сморщенный, в общем, вылитая обезьянка, из тех, что работают возле «Диво-острова». С круглыми испуганными глазами, без одежки, он дрожал от холода. Пересилив брезгливость, взяла его в руки, он прижался ко мне и гладил своими тонкими пальчиками по щеке. Пальчики – холодные, а сам очень горячий, наверное, у него была температура. И это был мой брат. Но тут мне сказали, что это не мой брат. Мой – другой, и показали на коляску, в которой сидел толстощекий белокожий карапуз с заячьей губой. Я пригляделась и вспомнила, на кого-то он похож. На портрет сына Врубеля! Мне говорят, нет, это твой брат, а я думаю: это сын Врубеля и умер он во младенчестве, и прижимаю к себе обезьянку.

Очень меня взволновал этот сон. Смысл его темен. Слушаю по радио «Орфей» вальс Штрауса – это золотистое, легкое, прозрачное, шампанское с пузырьками! Пытаюсь придумать, как нарисовать то, что приснилось. А в результате нарисовала другой свой сон, такой.

Опоздала выйти из электрички, выскочила на ходу. Перрон совершенно пустой, а на нем стоит белая квартирная дверь. Почему-то мне туда, хотя ее можно обойти. Дверь закрыта. У нее нет ручки. Я ломлюсь в нее, а она не поддается.

Этот сон хорошо поддается дешифровке.

Потом написала:

Чего я не люблю:

переносить боль

когда страшно

когда темно

холод

ждать

С первого раза получилось больше, чем того, что люблю, а потом я еще добавила:

когда обманывают

неудобную обувь

когда лузгают семечки

мимозу

А второй список вообще получился коротким и придурошным.

О чем я мечтаю:

посмотреть «Семнадцать мгновений весны» и «Жизнь без любви» про Андерсена

попробовать сыр пармезан. Мольер перед смертью потребовал света и сыра пармезан, это были его последние слова

Тут мысли мои иссякли. Это ужасно, но я ни о чем не мечтаю. Так что заголовок списка исправила на « что я хочу » и приписала еще один пункт:

увидеть своего брата

Маловато, конечно, хотений, тем более, не получив этого, я не заплачу. А у Марго, наверное, рулона обоев для списка не хватило бы. Помню, как она твердила:

– Хочу, хочу, хочу!

– Чего хочешь?

– Всего! Всего хорошего.

Это нормально. Это свидетельство аппетита на жизнь.

А что за сыр такой, пармезан? Наверное, хорош с красным сухим вином. Спросила в «Березке». Продавщица даже не слышала о таком.

В конце прошлого года Марго нашла для Юльки хорошую фирму. Там нужно было работать с клиентами, показывать дорогие машины, рассказывать, объяснять, что к чему. Зарплата офигенная даже во время испытательного срока. Что к чему, Юлька освоила мгновенно, а вот фейсом торговать или ножку показать, то есть завлекать клиента, не ее призвание. Рост у нее гренадерский, формы – рубенсовско-кустодиевские. Мы с Марго справили ей костюмчик черный, две белые блузки, туфли и учили ходить на каблуках. Потом отправили на дело. Рабочий день оказался не восемь часов, а почти двенадцать, вернулась она, как дохлая рыба, и мы с Марго отмачивали ей ноги и поили горячим чаем с коньяком. В общем, отработала Юлька с грехом пополам неделю и копец. Она стояла перед нами сгорбившись, развалив ноги на каблуках-ходулях, заливалась слезами и поплыв косметикой. На другой день она сказала мне: