Елена Гонцова - Ниточка судьбы

— Он вас всех считает калеками, — ответил Алексей. — Он один — сверхкумир и супервельзевул. И даже все его подручные вроде юного пианиста Даутова — горстка праха. По этому профилю Третьяков всегда лидировал. Тут ему никто в подметки не годится, включая всех власть имеющих. Ответственность ни за кого он принципиально нести не собирался и не собирается… Лишь бы деньги текли рекой. Постоянно.

— Да он хоть понимает, что из-за меня может угодить за решетку?

— Когда вопрос стоит о власти, причем о власти безграничной, понимание отменяется. Начинается жизнь «по понятиям». А это совсем другое.

— Я давно хотела тебе сказать, Алеша, что я не буду участвовать в этом конкурсе. И в другом не буду. И в третьем.

— Но дорога свободна, — заметил Тульчин. — А небольшой налет скандальности только укрепил твой авторитет. Умным людям, а они изредка попадаются на этом свете, понятно, что ты не верблюд…

— …А Изысканный Жираф, который бродит и по ночам прячется в мраморный грот. Так вот — хочу в мраморный грот! А что за бандосы искали меня в Сетубале?

— Люди старшего Даутова. Пытались спасти задницу его сынка.

— Это люди старшего Даутова, — протяжно произнесла Вера. — Семья вурдалаков Даутовых. Обладатель Гран-при Даутов.

— Они хотели как-то все замять, чувствуя, что пахнет жареным.

— Откупиться, например? — предложила Стрешнева.

— И откупиться тоже.

— Во дают! — восхитилась Вера. — Это круто. Большой московский стиль. Послушай, Алеша, где мы с тобой живем?

— Между Марсом и Венерой, в доме каменном большом…

— Там живут Алеша с Верой… А дальше как?

— А дальше — тайна. Устраивает?

— Очень даже. Ни о чем никому не расскажем. Никогда не вернемся домой. У меня это стихотворение время от времени всплывало в мозгу. Здесь, на чужбине. То есть я поняла, что такое не вернуться домой. Никогда. В полной мере. Я ведь даже маму забыла. Вроде бы что-то вспоминала, как я была ребенком, например, и что кто-то со мной был, большой и добрый, красивый. И на том воспоминание отменяется. Остается море, песок, чужие небеса…

— В этом виноват я, — нахмурился Тульчин.

— Да, в этом на тот момент виноват ты. Все тогда было в твоей власти. Это правда. Но теперь, Алеша, нечего помнить об этом. Я не помню. Специально про это забыла. Но в конкурсе я участвовать не стану по другой причине. Понимаешь, не мое это дело. Музыка — отдельно, шоу — отдельно. Пусть там всякие Даутовы шныряют.

— Для него все кончено, — ответил Тульчин. — Гадкий мальчишка оказался по-мелкому жадным. Он решил заграбастать деньги этой Саманты, якобы тобой украденные. И золотые украшения.

— Вот это мне совсем непонятно, — пожала плечами Вера. — Я-то ладно. Он вообще на мне свихнулся, бедный и гадкий. Он недавно собирался превзойти меня как музыканта за сто дней. Или за двести. Как бухгалтер. А как он все пытался объяснить?

— После твоего исчезновения ниточка стала стремительно разматываться. Капитан Кравцов и его друзья действительно люди уникальные, за Новиковым давно охотятся, а сопоставить подлости Даутова с ходами Третьякова не составило труда. Через день после твоего исчезновения допросили Саманту. Американка сначала обвиняла тебя, потом испугалась и призналась, что Даутов готовил какую-то авантюру, чтобы устранить тебя как соперницу Саманты. А дальше — дело техники. Через несколько дней, ранним утром, Даутова взяли на его квартире, где он находился в обществе той, кого ты называешь Геллой, с твоими вещами и документами. И прежде всего — с твоим перстнем. Рудольф был настолько поражен, что для начала во всем признался. Перстень был его основной целью. Только не сказал, мерзавец, что сделал с тобой. Утверждал, что ты напилась, устроила сцену ревности и уехала. И больше он о тебе ничего не знает. Уже после твоего звонка, когда Кравцов пообещал ему не отдавать его под суд, сознался, что опоил тебя и отправил по заранее сделанной при помощи папаши визе. А за этой Геллой, которая на самом деле Алла, наблюдение велось давно. Она причастна к ряду необычных квартирных краж.

— Ах да, мне Павел говорил, что воровской вкус сильно изменился за последний год. Появились воры, которые не метут все подряд, а, так сказать, выковыривают изюм. Ищут волшебные перстни, к примеру.

Солнце давно зашло, скрылось, утонув в море, но в долине было светло от яркой луны, которая отражалась во множестве ручейков, сбегавших со скал и звучащих на все лады. Алексей замолчал, наслаждаясь волшебной картиной, а потом продолжил:

— Кражи эти связаны с предметами, которые относятся к истории культуры. Это было всегда. Просто сейчас новый виток. В начале третьего тысячелетия, после предшествующего хаоса и бедлама, первыми поумнели как раз воры. Олигархи начали вкладывать деньги в крупные культурные акции. А мелкая сволочь стала скрести по сусекам. Благо там полно всяческих допотопных сокровищ, как выяснилось. Остальная часть общества не слишком поумнела и оказалась неготовой к бурной атаке проходимцев.

— Я типичный представитель основной части общества, — с грустью призналась Вера. — Я оказалась неготова ко всему без исключения.

— С тобой все обстоит иначе. Ты сама раритет. Но тебя хотели не похитить, а растворить.

— Довольно, больше не могу, — закричала Стрешнева. — Они добились своего. Я не хочу заканчивать консерваторию!

— Это мы обсудим после.

— Это не обсуждается, Алеша. Я выхожу за тебя замуж, если, конечно, возьмешь. И все. Я хочу жить, как живет Катарина. Любоваться природой, слушать музыку моря, леса, гор. Преподавать музыку детям, воспитывать своих малышей, наконец. Но не для того, чтобы они стали кумирами публики и всяческими секс-символами. А для того, чтобы прикоснулись к таинственному миру. Мне кажется, ты хотел именно этого? Или я не права?

Алексей взял Веру на руки. Она закрыла глаза и мгновенно уснула.

Сквозь сон девушка слышала, как Алексей вносит ее в дом и что-то весело говорит горцам. Различала одобрительный гул голосов и обрывок красивой старинной песни. Но не могла шевельнуть ни рукой, ни ногой. И это Веру совершенно не тревожило. Зато проснулась она раньше всех. И решила, что они должны составить подробный план дальнейших действий. Вместе с Алексеем. Но сначала надо попробовать сделать это самостоятельно. Нельзя жить без всеобъемлющего плана, потому что только тогда ты вправе сам корректировать события или их отсутствие. Иначе начинают корректировать тебя, не прилагая к этому никаких особенных усилий. Ты просто-напросто наполняешься чужой рутиной и становишься мертвым чучелом. И какая разница — стоишь ты в углу, висишь на стене или играешь на фортепьяно.

Вера подумала на всякий случай, что это мысли из прошлой жизни.