Энн Брашерс - Последнее лето - твое и мое

Он испытывал знакомое побуждение подавить ее. Потребовать вернуть то, чего он сам толком не мог дать. Но он не поддастся этому порыву. Скоро он встанет и пойдет по дощатому настилу к парому, чтобы никогда ее больше не увидеть. Один раз он уже возвращался. И второй тоже. Больше ни одного шанса он не заслуживает. Он дал себе обещание, что запретит себе появляться перед ней, если не в состоянии любить ее по-настоящему.

Он должен ей доверять. С ее дарованиями она может взять от жизни все, что пожелает. Может просто подняться и потребовать этого. Но она не берет, она отдает. Ему надо поверить в то, что, даже полностью осознавая свои способности, она использует их во благо.

Самое сложное для него — поверить в ее любовь к себе. Он понимал, что это — испытание не для Алисы, столь одаренной по части любви, а скорее для него, обделенного этим даром.

— Ты остаешься здесь на ночь? — спросила она.

— Не знаю, — ответил он. Ему не хотелось ее пугать. — Я мог бы остановиться у Кули или Лэбов. Я плыл на пароме с Фрэнком. Думаю, у них есть свободные комнаты, поскольку дети уехали. Ты заметила, что у него из ушей растут волосы?

Она рассмеялась. Потом стало совсем тихо.

— Хочешь пойти со мной на прогулку? — спросил он. — Долгую, изнуряющую прогулку по жаре?

Она с улыбкой кивнула, но он заметил, что на губах у нее вертится вопрос.

— Зачем ты приехал?

Он обдумывал несколько возможных ответов: «Надо было уладить дела по дому. Том Кули уговаривает меня сыграть в турнире по софтболу. Нечего было делать, а погода хорошая».

— Чтобы повидать тебя, — сказал он.

Шагая рядом с Полом, Алиса подняла на него взгляд. Теперь он держался более прямо. Она заметила, что он наконец-то сделал себе профессиональную стрижку. Пол стал похож на совершенно взрослого человека. Мужчину. И, хотя у него были, как и у отца, темно-карие глаза и челюсть такой же формы, Алиса подумала о том, до чего маленький Пол был похож на снимки Робби.

Она пыталась понять его настроение. Сердится ли он? Сожалеет ли о чем-то? Прощает ли ее? Старается ли он проанализировать то, что произошло? Придется ли ей всю жизнь оглядываться на те слова, которые они произнесут сегодня, осознавая, что это финальный эпизод?

Когда он смотрел на нее, в глубине его глаз что-то скрывалось. Что-то рвалось наружу, словно он тянулся к ней, чтобы наладить с ней контакт — так ей казалось. Это выражение глаз на миг появлялось, а потом вновь пропадало. Он хотел ее о чем-то спросить, но не решался.

— Год тому назад я пришел за тобой, а тебя здесь не было, — на ходу сказал он.

Алиса кивнула. Она тоже помнила это, только по другой причине.

— Я ждал в твоем доме. Потом пошел к Коэнам узнать, не работаешь ли ты у них. Я побывал в яхт-клубе, на кортах, в полях, на берегу. Я не мог тебя найти и не мог найти Райли. Я часами сидел у тебя на кухне. И просто ждал.

Она знала, что такое ждать. Наверное, впервые ждал он, а не она.

— Там я тебя и нашла, когда вернулась, — сказала она.

Он кивнул.

— Ты знаешь, где я была?

В глубине души она все еще опасалась ответственности за разглашение секрета.

— Думаю, да. Теперь знаю.

— Райли не хотела, чтобы ты узнал. И я не могла тебе рассказать.

— Знаю.

Накопившееся в ней сочувствие как бы отделилось от нее, но стало просачиваться наружу. Сочувствие к нему в том, что его отвергли безо всякого объяснения. Сочувствие к ним — к ней и Полу, потому что они любили друг друга. Самым странным было, пожалуй, испытывать жалость к себе — жалость за год мучений, потерь и искупления. Она тогда думала, что справится. Думала, что сможет все изменить к лучшему, но не смогла.

Они миновали Лонливиль, проходя мимо лачуг и бунгало, стоящих вкривь и вкось. Из всех городков этот, пожалуй, нисколько не изменился.

Он взял ее за руку. Поначалу было так странно ощущать его прикосновение. Это вызывало в памяти тысячу других, каждое из которых означало что-то особое.

— Она заболела не из-за нас, — сказал он. — Я знаю, так могло показаться, но мы тут ни при чем.

Она, сама того не понимая, сильно сжала его руку. Слезы застилали ей глаза и мешали идти. Сглотнув, она с трудом заговорила:

— Да, так казалось.

— Алиса, я понимаю.

Он повернулся к ней и взял ее за другую руку. Потом усадил на песок и обнял обеими руками. Обнимая ее, поглаживал по спине. Он отвел волосы с ее лица и стал вытирать ей слезы, словно она была его ребенком. Чувствуя рядом с собой его сильное тело, она постепенно успокаивалась. Сам он тоже плакал, но старался осушить ее слезы.

— Мне казалось, мы ее бросили. Предали.

Он кивнул.

— Понимаю.

— За это мы были наказаны.

Пол снова кивнул. Она чувствовала у себя на макушке его небритый подбородок. Кругом все надолго замерло, если не считать плеска волн да случайного вскрика пловца.

— Кто, по-твоему, нас наказал? — словно еще не зная ответа, медленно спросил он. — Райли?

Алиса выпрямилась, отодвинув его голову.

— Нет, нет. Не она.

У Пола был задумчивый вид.

— Откуда ты знаешь?

— Потому что она нас любила. Однажды она сказала мне, что это ее немного испугало. А еще сказала, что всегда знала об этом.

— В таком случае, кто же хотел нас наказать?

Алиса заправила волосы за уши.

— Не знаю. Бог. Судьба. Я. Может, мы сами себя наказали.

Они немного посидели, глядя на воду. Она прислонилась к нему плечами. Пробежала собака без поводка. Проехала вездеходная «Скорая помощь». Алиса вспомнила, как Райли бранила водителей, ездивших по берегу. Однако «Скорую помощь» бранить не станешь.

Пол поднялся первым и протянул ей руку, чтобы помочь встать.

— Разрешаю тебе подрасти, — сказал он.

Они продолжали идти по Лонливилю, однако Алиса не открывала рта, пока они не прошли молы в Оушен-Бич и к ней не вернулось желание говорить. Из всего того, что она собиралась ему сказать, странно было начать именно с этого.

— Этим летом я часто думала: я знаю, что сдерживаю себя. Знаю, что выжидаю. Знаю, что боюсь идти вперед. Но я не представляю, как попасть отсюда в другое место.

Он молчал, поэтому она продолжала.

— Иногда все это видится мне как сложный горный переход между двумя долинами. В другой раз я представляю себе опасный пролив, разделяющий два материка. Думаю, отчасти я боюсь самого путешествия, а отчасти — того, что не смогу вернуться назад. Я поверну назад, а вершины гор скроются в облаках. Или на море поднимутся волны и отрежут мне путь домой.

— Но это вовсе не настоящие страхи.

Он улыбнулся невеселой, но нежной улыбкой.

— В чем же настоящий страх?

— По-настоящему я боюсь того, что не захочу ехать домой.

— Знаешь, родители выставили дом на продажу, — сообщила она ему где-то восточнее Сивью.