Энн Оливер - За закрытыми дверями

– Джек, это альбом не о моем дне рождения, а о твоем.

Все эти годы она хранила его частичку. У Джека перехватило дыхание. Он был готов поклясться, что в тишине, которая внезапно опустилась на комнату, их сердца забились в унисон.

Он поерзал, отгоняя эмоции.

– Зачем ты его сохранила? Я думал, уже давно сожгла.

– Собиралась это сделать. Просто я наивно верила в то, что ты вернешься домой.

Все это время Джек думал, что Клео была рада его отъезду, он превратил ее жизнь в ад.

– Теперь я не так наивна. – Она прошла через комнату, села рядом с ним. Тепло ее бедра обожгло его сквозь джинсы, когда она потянулась за альбомом.

На первой странице красовался большой портрет. Клео, Джек и отец. Отец и юная Клео восторженно смотрят на молодого Джека Девлина. Его охватила буря эмоций. Как часто он мечтал вернуться в тот самый день и начать все заново!

– Ты очень на него похож, – сказала Клео, глядя в лицо Джерри. – Тоже, чуть что, бодаешься.

– Ну да.

Но Джек думал не об отце. Листая альбом, он то и дело обнаруживал на фотографиях Клео. В шестнадцать она выглядела почти как женщина, ее ярко накрашенные глаза сияли, на губах играла улыбка.

Клео улыбалась ему.

Почему он этого не замечал? Слишком уж заботился о своем либидо, чтобы обратить внимание на нее. А под ее мне-на-тебя-плевать отношением скрывалось нечто большее. Она разглядела в нем что-то стоящее.

А он лишил себя этого, когда ушел из дома. Ради ее же блага. Может, теперь она повзрослела, да. Но отношения между ними все равно невозможны, причин много. Семья и привязанность. Эти слова эхом раздавались у него в голове.

Ни к тому ни к другому он не готов и уже только поэтому не хотел начинать с Клео то, чего не собирался заканчивать. А еще не был уверен в том, что не унаследовал отцовскую жестокость. Во сколько драк он ввязался, чтобы защитить Клео? Да ради ее безопасности он был готов сгореть в адском пламени!

Джек сжал ее ладонь:

– Замечательные фотографии. Спасибо, Златовласка.

– Я сделала это не для тебя, – убрав руку, холодно ответила Клео. – Я сделала это для себя.

И он вдруг заметил, что под альбомом на дне шкатулки лежала вырезка из газеты, поздравительные открытки и бережно высушенная одинокая желтая роза, которую он подарил ей в ту самую ночь.

– Кроме фотографий, у меня после тебя ничего не осталось. – Клео убрала альбом в шкатулку.

Джек ожидал злость и даже был бы рад ей, но она растворилась под мягким покорным смирением.

– У меня были причины.

И понял, что не хочет их обсуждать.

Подобрав под себя ноги, Клео положила локоть на спинку дивана и повернулась к нему лицом:

– Я тебя слушаю.

Стараясь избегать ее внимательного взгляда, Джек пытался сочинить полуправду, которая бы устроила Клео, потому что сам себе пообещал: всей правды она не услышит.

– После вечеринки отец устроил мне аудиенцию в кабинете, чтобы поговорить о тебе. – Это случилось перед рассветом. Джек все помнил.

– О! – Румянец залил шею Клео и перекинулся на щеки.

– Он был очень зол. Та ситуация на лестнице… – Джек понимал, как это выглядело со стороны. – Я сказал, что все на самом деле совсем не так. – Ну почти. Он хотел Клео так сильно, что испытывал физическую боль. Воспоминания о том бунте, о девочке-женщине, которая все в его жизни перевернула с ног на голову, по-прежнему преследовали его. – Отец был пьян и пришел в ярость. Мы поругались. Он сказал, что убьет меня, если еще раз увидит.

И это было прямо перед тем, как его железный кулак отправил Джека на пол. «Давай, Джек, давай, мальчик мой, дерись как мужчина!» Закрытые окна, опущенные шторы, тихий голос. Никто и никогда не слышал, чтобы в ярости Джерри Девлин переходил на крик. Джек пытался восстановить дыхание. К тому времени, когда он смог доползти до телефона и позвонить Скотти, отец уже спал.

Клео задумалась, словно пыталась соотнести то, что сказал Джек, с тем, что знала о Джерри. С ее губ сорвался резкий смех и разбил тишину.

– Ну не надо! Мы с тобой прекрасно понимаем, что он был просто пьян! Ты мог подождать и вернуться, когда он проспится. Когда вы оба проспитесь и остынете. Почему ты так не сделал?

– Доверие и уважение, Клео. Ни того ни другого я от отца не видел. – И Джек солгал: – Я собрал вещи и сел на первый самолет до Сиднея.

Клео наклонилась вперед, Джек уловил легкий аромат жасмина. Ее глаза сверкнули словно электрический разряд, который пробирал до костей. – Ты мне рассказал далеко не все.

Не зря он от нее отворачивался. Она очень проницательна. Джек снова отвел глаза:

– Так, значит, ты у нас психолог.

– Нет, я просто женщина.

И не поспоришь. Ему вдруг страстно захотелось поддаться искушению, вобрать в себя всю энергию женственности, которую она источала, попробовать на вкус ее губы, прикоснуться к ней. Вместо этого он саркастически улыбнулся:

– Мужчине нечего противопоставить такой мощной логике.

Клео хлопнула ладошкой по дивану:

– Ну вот, ты опять надо мной смеешься и ведешь себя так, будто мне шестнадцать.

– Тебе никогда не было всего шестнадцать.

И в этом корень всех проблем.

– Да что ты вообще обо мне знаешь? У тебя на меня никогда не было времени. Разве что на издевательства минутку находил!

– Это не значит, что я тебя не замечал.

– Замечают зубную боль и как-нибудь реагируют.

– Я отреагировал – ушел со сцены. – И переживал эту утрату так же тяжело, как будто это была смерть. – Дело не в тебе, а во мне. – Он увидел в ее взгляде муку. И недолго думая прикоснулся к ней. Можно мириться с ее злостью, но не со страданиями. – Я не хотел сделать тебе больно.

Клео смотрела на него. Глаза жгло. Мягкое прикосновение его руки, теплой и грубой, не облегчало боли в сердце. Как мог умный, разбирающийся в женщинах мужчина быть таким глупцом?

– Ты правда ничего не понимаешь, да?

Или он притворяется, отрицая то, что заметил бы и слепой, взглянув на нее? Надо смотреть фактам в лицо. Джек игнорировал ее, потому что в ней нет ни капли гламура. Но признать это слишком унизительно. И если она сейчас не сделает хоть что-нибудь, растворится в разочаровании и жалости к себе. Клео поклялась, что на этот раз не поддастся его влиянию. Но сердце отказывалось слушаться.

Она заставила себя выпрямиться, встала с дивана и пошла к двери, подальше от мужского тепла.

– Чего ты от меня хочешь? – бросил Джек вслед.

Клео обернулась. Дневное солнце сквозь окна лило свет ему на плечи. В темной футболке Джек казался воплощением ее самых сокровенных фантазий.

– Ничего. Совсем ничего. – «Если ты не готов дать мне это добровольно».

И, ужасно боясь чем-нибудь выдать царившее внутри отчаяние, Клео отвернулась. Прежде чем он ответил, убежала в комнату его отца, закрыла дверь и прислонилась к ней спиной. Руку все еще жгло теплое прикосновение Джека.