Ксения Васильева - Теплый пепел надежд

Выйдя из подъезда, Касьян направился в отделение милиции, которое было совсем рядом, и вскоре явился обратно с биноклем. Он устроился на спинке скамейки, как раз напротив окон Кирика. Конечно, странно Касьян выглядел; впрочем, все дома пустовали в ожидании новых хозяев.

Хорошо, что художникам нужен свет — шторы были раздвинуты. Посреди комнаты стоял Кирик и что-то говорил даме в шляпе, плечи ее подрагивали, будто она плакала… Зина?!

Лица он не видел, но по стати, фигуре будто она. Касьян этому не удивился — что-то такое предполагал…

Кирик горячо убеждал женщину в чем-то. И вдруг она бросилась Кирику на грудь, зарывшись лицом в его рубаху. Тот осторожно отстранился и, взяв ее за руку, усадил на стул. Она не сопротивлялась, села, так и не подняв головы.

Касьян чертыхнулся. Плечи ее продолжали вздрагивать, Кирик подал ей стакан воды, она его отстранила рукой. Касьян разглядел даже жалость в лице Кирика. Вдруг дама вскочила и бросилась к двери. Кирик успел ухватить ее, и между ними началась борьба, в которой взял верх Кирик. И снова начал говорить, говорить, но, наконец, отпустил ее. Она что-то сказала, повернулась к двери и выбежала. Кирик остался растерянно стоять посреди мастерской.

Дама вышла из дома и, опустив голову, быстро пошла по улице.

Скатившись со скамейки, Касьян последовал за ней на довольно приличном расстоянии. Если он ее потеряет, явится к Кирику и заставит его рассказать, что за дама его посещала!

Дама уже дошла до угла и махнула рукой вывернувшемуся такси. Тут ей пришлось приподнять голову, поля шляпы колыхнулись, и Касьян узнал Зину.

Тихо присвистнув, он прекратил преследование. Сегодня, сейчас он поедет в Дом и будет там сидеть, пока она не вернется. Вот тогда он и уличит ее во вранье!

В этот день работа не шла совсем. Кирик красил третью часть триптиха. И все, что он делал, ему не нравилось. Может быть, из-за того, что с утра пришли «новые русские», заявив, что завтра-послезавтра в доме начинаются работы, и ему пора складывать свои мольберты. (Ходили они и к Зофье, но там не открыли, и новые хозяева подсунули под дверь записку с угрозой не только выкинуть все «святое семейство», но и кое-куда сдать.)

Но не это волновало Кирика. Сонечкина судьба не давала ему покоя. Вокруг нее сжималось кольцо. И занимался этим сыщик Касьян, умный, хитрый. Конечно, Кирик мало чем ему помог, но кто его знает. Уж больно пронизывающий у сыщика взгляд, хотя внешне рубаха-парень!

Где эта дурочка Соня? Кирик боялся, что она скоро у него появится… За его мастерской наверняка послеживают… Он кое-как бросал краску на холст, отдавшись своим невеселым мыслям.

И еще эти новые хозяева! Если он уедет, Сонечка потеряна окончательно, она и не знает толком его адрес…

А ему необходимо с ней увидеться!

Коротко позвонили в дверь. Новые? Рановато. Федя с просьбой о бутылке? Возможно. Он посмотрел в «глазок». Перед дверью стояла дама в большой шляпе, лица не видно.

Кирик отворил дверь. Дама подняла голову, открылось прелестное лицо, обрамленное рыжими завитками, она ослепительно улыбнулась.

— Кирик Успенский? — спросила она мягко. — Я правильно пришла?

— Да, — только и сумел ответить Кирик.

— Разрешите? — чуть насмешливо спросила молодая женщина. Смутившись, остолбеневший хозяин пригласил войти.

Она шла по коридору ломкой походкой красавицы, привыкшей к подиуму.

Чуть замешкавшись, женщина распахнула дверь в мастерскую, вошла и остановилась, разглядывая.

Молодая прекрасная незнакомка усмехнулась:

— Никогда подобного не видела! У вас всегда так? Или я попала не в то время? — она повернула к Кирику смеющееся лицо.

— Всегда, — откликнулся он.

Гостья внимательно посмотрела на него и медленно произнесла:

— Мне говорили, что вы молчун, но настолько?.. Впрочем, это ваше дело, — холодно проговорила она и перешла на деловой тон:

— Кирик…

Гостья подождала, пока он назовет свое отчество, чего он делать не собирался — она-то вообще не назвалась!

Словно смутившись, незнакомка воскликнула:

— Я же не представилась! Зинаида, — и протянула руку для поцелуя вниз ладонью. Но Кирик чуть поклонился и легонько пожал протянутую руку.

Дама, едва заметно нахмурившись, продолжила:

— Кирик… Я хотела бы иметь свой портрет.

И замолчала, глядя на него.

Художник тоже смотрел на нее. Гостья поежилась под его взглядом:

— Как вижу, такая натура вас не вдохновляет. Но я столько о вас слышала… Пусть это будет дорогой заказной портрет. Заказы же вы берете?..

И тогда он сказал:

— Здравствуй, Соня, я знал, что ты придешь, но не думал, что такой…

Потерявшись, она тихо спросила:

— Как ты меня узнал?.. — Раньше она его на «ты» не называла.

— Я же художник и столько красил тебя, — как-то печально ответил он. — Чутье. Может быть, такое же, как у матери. Думаешь, она бы тебя не узнала?

— Думаю, не узнала бы, — надменно произнесла Соня, — ведь мой «возлюбленный» Макс не узнал меня! Влюбился!.. — Все это она говорила с чувством превосходства, нисколько не смущаясь.

— Как ты изменилась, — медленно проговорил Кирик, разглядывая ее.

— Естественно! — воскликнула она.

— Я не о том… — вздохнул он, — ты изменилась внутренне.

— Что? Стала хуже? — с вызовом спросила Сонечка.

— Хочешь правду? Ты стала отвратительной.

Вспыхнув до корней своих рыжих завитков, она вдруг заплакала, отвернулась от него.

— Ты хотела правду? Ты ее получила, — говорил Кирик меж тем ровным, спокойным голосом. — А теперь ты плачешь. Чего ты ждала? Что я приду в восторг от твоей смазливой мордашки? Но ведь на меня это не действует, Соня, ты же должна бы меня знать! Или уже забыла? Немудрено.

Она не отвечала, отвернувшись, и Кирик замолчал, ощутив безмерную жестокость своего заявления.

Ведь она, по сути, девчонка! Ей так хотелось похвастаться своей новой внешностью, как новым нарядом! А он даже не оценил ее хотя бы одним-единственным комплиментом… Однако это была не та Сонечка, которую он знал и готов был полюбить… Даже если считать ее надменность и светские ужимки бравадой, маской.

Не так бы она пришла к нему, если бы осталась той Сонечкой, даже изменив внешность… Эта ему была несимпатична. И все же на сердце у него скребло оттого, что он ее обидел, и Кирик мягко предложил:

— Ну что ж, садись, посидим, как прежде, выпьем кофейку… И все обсудим.

Но видел, что это напрасно — она оскорблена, раздавлена, уничтожена его словами.

Плечи ее все еще дергались, и он тихо сказал:

— Сонечка, девочка моя, прости…

Кинувшись ему на грудь, она стала плакать, зарывшись лицом в его заляпанную красками рубаху. Кирик отодвинулся от нее, осторожно взял за руку и усадил на стул.