Анна Дарк - Свободные

— Да, да, да… — шептала я в забытьи.

Ритм движений всё ускорялся, приближая кульминационный момент. Своё я получила, он быстро и безжалостно трахал меня, ни капли нежности в происходящем не было. Я её и не хотела. И вот наконец, сокрушительный оргазм ослепил меня, заставив закричать. Джонсон последний раз вонзился в меня и с глухим стоном замер, чуть навалившись сверху. Пережитая вспышка чувств, снесла стену сдерживающие мои эмоции. Они потоком хлынули по венам, в горле нарастал отчаянный вопль, глаза защипало. Мне не хотелось, чтобы Адриан стал свидетелем моей истерики, он и так уже слишком много видел. Поэтому я максимально грациозно соскользнула со стола, когда он отошёл и ничуть не смущаясь своей наготы, направилась в ванну, ощущая, как по бедру стекает его наслаждение.

— Лучше бы я никогда не возвращался в твою жизнь, — слышала я за спиной очень тихий шепот пропитанный горечью, который, похоже, не предназначался для моих ушей.

Но я его услышала и это стало последней каплей, тем самым контрольным в голову. Едва завернув за угол, я со всех ног побежала. Оказавшись в ванной, я на полную мощность включила воду и встала под душ, молясь, чтобы Адриан не направился следом. Не могу, не хочу, чтобы он видел меня настолько разбитой и сломленной.

Встав под воду, я села на пол и обхватив колени руками зарыдала. Нет, завыла, как раненный зверь. В голове набатом билось: за что? Хотя, ответ, пожалуй, очевиден. Эта сука мстила мне, потому что я не бросила Адриана, не отказалась от любви, не повелась на её интриги. Только сейчас, я до конца осознала, как прав был любимый, говоря, что эта женщина ни перед чем не остановиться и ничем не побрезгует, дабы добиться желаемого. Она дьявол в юбке. Унизила так, что вряд ли когда смогу отмыться, лишь потому, что я хотела быть счастливой.

— Господи, родная, — раздался голос Адриана и в следующий миг крепкие руки, игнорируя моё сопротивление прижали меня к его груди. — Прости меня. Прости, что из-за меня, достаётся тебе. Это я виноват. Ей нужен я.

— Уйди, — хрипло взмолилась я.

— Нет, — твёрдо возразил он. — Плачь, кричи, можешь даже разнести всё вокруг, но только при мне. Я не оставлю тебя одну бороться с отчаянием.

Уткнувшись ему в грудь, я разрыдалась горше прежнего, выпуская наружу весь тот яд, который отравил меня сегодня. Его объятия давали мне силы, наполняя благодарностью за то, что не послушал меня и остался. Когда истерика наконец стиха, Адриан бережно, как ребёнка, вымыл меня. Происходящее вызвало ощущение дежавю, подобное уже было когда-то. Судя по слабой улыбке на его губах, он тоже вспомнил тот момент. Потом он мигом ополоснулся сам. Завернув меня в пушистый махровых халат, он накинул второй на себя и отнёс меня в спальню и бережно опустил на кровать. Лёг сзади и обнял, не говоря ни слова, будто чувствуя, разговоры сейчас ни к чему. Так я и уснула в тёплых объятиях бесконечно любимого мужчины, совершенно опустошённая морально и эмоционально.

Воскресное утро встретило меня дождём и низкими тучами, нависшими над городом. Я молча проглотила завтрак, приготовленный Адрианом и удалилась обратно в спальню. Мы не говорили о случившемся вчера, мы вообще перебросились лишь парой незначительных фраз.

Часы показывали, что я проспала почти до полудня. Внутри до сих пор было как-то пусто. Нет, я больше не ощущала ни горечи, ни отчаяния. Я просто была пуста и даже радовалась этому. Так было проще думать.

Сейчас, глядя на ситуацию без примеси лишних эмоций, я видела её чётко и ясно. Всё, до малейшей детали, было спланировано. Эта женщина наверняка не один день готовилась нанести удар. Кровь… Разве можно спровоцировать выкидыш по расписанию, вплоть до минуты? Да и можно ли намеренно на такое пойти? Всё, это навело на мысли, а была ли Оливия беременна? Неужели эти кошмарные дни, наполненные страхом, болью и муками совести были бессмысленны? Похоже, что так. Всё это — её подлость, жестокость и беспринципность, — вызывали в душе всполохи ненависти. Почему эта женщина просто не может оставить нас в покое?!

Как я и ожидала, газеты уже выплёскивали со своих страниц потоки грязи и клеветы. Я видела, что Адриан напряжён и явно не хочет выпускать меня из дома. Но разве обязательно покидать квартиру, чтобы всё узнать? Интернет услужливо рассказал обо всём происходящем. Как бы я не готовилась, но статьи пошатнули моё спокойствие, точнее сказать, разбили его вдребезги. Заголовки были пронизаны сочувствием к несчастной, обманутой и брошенной Оливии, которую безжалостно лишили последней радости в жизни — её ребёнка. Адриана журналисты выставляли бессердечным подонком, бросившим жену, оказавшимся от собственного дитя в пользу любовницы. Так же его обвиняли в нечеловеческой жестокости по отношению к Оливии, некоторые даже умудрялись исказить факты до абсурда. Например, что он перешагнул, в прямом смысле этого слова, через истекающую кровью, корчащуюся от боли женщину, чтобы увести свою девку. Меня же открыто называли детоубийцей, потаскухой и разрушительницей чужих семей. Акулы пера превзошли самих себя, приписав мне всевозможные грехи и пороки. Самое мерзкое, что в статьях, где говорилось о прошлом вечере, указывалось множество имен — так называемые свидетели. С отвращением я узнавала в них людей, которые недавно улыбались нам и говорили, какая мы с Адрианом прекрасная пара. Лживые лицемеры! Моральные уроды, стервятники, пирующие на чужой беде. Сколько мерзости и грязи! Когда же я научусь смотреть на этот мир с достаточной для собственной защиты долей цинизма?

Воскресенье пролетело быстро и как в тумане. Я ждала понедельника, жаждала его, как никогда. Моя работа всегда помогала мне забыться, отрешиться от собственных бед. Мне было необходимо выбросить всё лишнее из головы, и я не знала лучшего способа, как занять эту самую голову чужими проблемами и их решением. Вот только я в очередной раз просчиталась, проявила крайнюю степень наивности.

Как только я вошла в здание, то сразу же начала ощущать десятки осуждающих взглядов. Большинство не осмеливалось открыто демонстрировать неприязнь, но стоило мне пройти мимо, я буквально чувствовала, как меня мысленно поливают помоями. Когда я переступила порог редакции, стало ещё хуже. Коллеги, с которыми совсем недавно у меня были нейтральные и даже дружественные отношения, смотрели на меня с порицанием. И лишь немногие с сочувствием, будто знали, что на самом деле произошло и понимали степень человеческой подлости и жестокости. Мало кто решался заговорить, да и смысл? У меня не было желания оправдываться, ведь я ни в чём не виновата. Кто хочет осудить, тот осудит. Обычно людям совершенно не нужна правда, им нужен повод для сплетен и козёл отпущения, которого можно безнаказанно смешать с дерьмом. Этим неудачником оказалась я.