Владимир Гой - Лживый роман (сборник)

Как только автомобили застывали у перекрестка, он медленно проходил вдоль тротуара, чтобы они успевали прочесть надпись. На мгновение останавливался там, где из окна высовывалась рука с монетами. Он благодарно, по-отечески улыбался, бросал монеты в коробку и, поблескивая стеклами своих круглых очков, шел дальше. Когда машины начинали двигаться, он возвращался на свою исходную позицию, и все начиналось сначала.

В середине дня он отправлялся на перерыв. В левом кармане пиджака у него всегда лежали бутерброд с тонко нарезанной корейкой и несколько ломтиков российского сыра, завернутых в прозрачный полиэтиленовый пакет. В правом кармане были пачка папирос «Беломорканал» и коробок спичек, произведенных еще в советское время Рижской фанерной фабрикой. Где он их доставал, для всех, кто видел, как он прикуривает, оставалось загадкой. Некоторые пытались у него «стрельнуть» раритетную папироску, но он грустно смотрел большими карими глазами сквозь толстые стекла очков и, виновато улыбаясь, неизменно отвечал: «Извини, осталась последняя!» И это не потому, что он был конченым жмотом, просто там, откуда он явился, для людей это считалось грехом, приравненным к самоубийству. А он любил людей, со всеми их пороками и недостатками, поэтому и жалел.

Случалось, что он пропадал на несколько дней, и многие, кто привык его всегда видеть на этом месте, начинали волноваться. Может, с ним что-то случилось? Но вскоре он снова появлялся и опять продолжал свою миссию.

Иногда он доставал из бокового кармана телефон и куда-то звонил: «Вас беспокоит Михаил! Вы знаете, Владимир Астапчик сегодня пожертвовал пять латов! Он дал бы и десять, но рядом была жена. Вы же знаете этих женщин, она не жадная, просто очень экономная и уговорила его на пятерку». И кто-то отвечал: «Ну и отлично, значит, искорка в нем еще есть! А как там банкир этот, на «Бентли», все рожу в сторону воротит?» И Михаил докладывал: «Как всегда. Все без изменений!» И голос спокойно приказывал: «Надо намекнуть ему, что жизнь на земле – это преходящее явление».

И на следующий день в газете появлялось сообщение: «Водитель автомобиля «бентли» не справился с управлением, и машина врезалась в стоящий на обочине грузовик. Водитель в тяжелом состоянии доставлен в больницу».

Конечно, не всегда было так трагично, иногда люди просто заболевали и, борясь с недугом, начинали задумываться над мирским бытием. Но это приходило только тогда, когда в сердце еще оставалась искорка…

А Михаил, снова и снова, изо дня в день, появлялся на этом перекрестке, проверяя людей на искорку доброты и сострадания в их душе.

Даже несмотря на отсутствие у него архангельских крыльев, Фарбус узнал его сразу. Но денег не давал, надеясь в душе, что, может быть, его побыстрее отсюда заберут. Да Михаил у него бы и не взял, отлично зная, кто он такой и что тут делает. И проходя мимо его машины, просто приветливо улыбался.

Если у Фарбуса в машине сидела женщина, он мельком смотрел на пассажирку, сразу определяя, кто она. И однажды, проходя мимо, сказал, как будто в никуда: «Не глазами смотри! Сердцем смотри!» И прошел дальше.

Это Фарбус и сам знал.

Где только мы ни встречаем интересных собеседников – в баре за бокалом вина, в трамвае или метро, просто на улице…

В бассейн я ходил три раза в неделю, честно проплывал там сорок дорожек, долго стоял под каскадом, а потом грелся в финской бане. Этим я занимался осенью, зимой и весной, а когда наступало лето, я с радостью менял все это на реку, озеро или море. Сейчас на улице мела пурга, и я с приятным ощущением наблюдал за ней сквозь стеклянную стены бассейна, откуда было видно, как ветер бросает хлопья снега в огромные стекла.

Этот крупный мужик методично рассекал воду руками и стремительно, как торпеда, плыл по дорожке. Я уже давно отплавал свою норму и наблюдал за ним. Мысль о том, что он готовится к всемирному потопу, каждый раз приходила мне в голову, когда мы одновременно оказывались в бассейне. Я толком даже не знал, как он выглядит – узнавал только плавательную шапочку синего цвета и темные очки, когда он выныривал из воды за порцией воздуха.

И все-таки однажды мы с ним столкнулись после душа в гардеробной. Я даже не помню, кто первым заговорил. Звали его Андрей. Но потом выяснилось, что и он, и я в разное время бывали на Камчатке и ходили по одним и тем же местам. Оказалось, что он, как и я, путешествовал в горах Непала и Северной Индии. Разговоры и воспоминания привели нас в небольшой бар, где мы заказали по чашке кофе и предались воспоминаниям. К моей зависти, оказалось, что он побывал и в Пакистане. Я всегда мечтал увидеть горы, Ка‑2 или Нанга Парбат, а тут передо мной сидел живой человек, который где-то там рядом был. Подавшись вперед, я с нетерпением ждал рассказа об этом путешествии. Но, к сожалению, мой собеседник торопился по делам, и мы попрощались до следующего раза, обменявшись телефонами.

Мы встретились не скоро, и как всегда, в раздевалке. Было видно, что он не меньше меня рад этой встрече, и мы снова начали вспоминать какие-то приключения, а потом я спросил:

– А не расскажешь про путешествие по Пакистану?

Мы опять зашли в тот маленький бар, взяли кофе, и он начал свою историю.

– В девяностом году мы все были родом из удивительной страны, все равны как в жизни, так и в вероисповедании, а оно у нас тогда было одно – советское, и я не скажу, что это плохо, я тогда гордился своей страной. И, как человек военный, первый ощутил на своей шкуре все блага приближающегося капитализма: нам перестали платить жалование, и практически нечем было кормить семью. Этот лысый с пятном на башке нас просто уничтожил, да вместе с нами и всю страну. Да ладно, речь не об этом. Я ушел в предпринимательство и, благодаря везению и военной дисциплине, быстро пошел в гору. Когда появились деньги, захотелось посмотреть мир, и я с Маринкой и дочкой рванул по всему свету. В Пакистан я не сразу поехал, это было уже в девяносто восьмом. Мы прилетели в город Джаму, столицу самого неспокойного штата Индии, Кашмира. Уже там начались проблемы. Я имел неосторожность достать фотоаппарат, чтобы сделать снимок солдата за большим станковым пулеметом, сразу возле выхода из здания аэропорта, и ко мне сразу же подскочили военные, жестко предупредив, что тут снимать нельзя. И, мирно разрешив этот небольшой инцидент, мы отправились дальше.

Ты же помнишь эти жуткие дороги, они там одинаковы, что в Индии, что в Пакистане и Непале. Да и автобусы там, как родные братья, все раскрашены доморощенными художниками, а вот этот замученный «форд» оказался самым обычным, человек на двадцать, с кондиционером и плотными черными занавесками на окнах. Ну, о водителях и говорить не стоит, им бы только посигналить да проехать по встречной полосе, пугая до смерти бледных европейских пассажиров.