Владимир Гой - Лживый роман (сборник)

В следующий раз мы встретились через несколько дней. Мы снова спустились в бар, но на этот раз заказали зеленый чай. Разговор у нас не клеился, я пытался рассказывать эпизоды своих путешествий, но это было как-то вязко. А потом, набравшись духу, я сказал:

– Извини меня за бестактный вопрос. А что случилось с твоей женой?

Он поднес к лицу два сжатых пальца и провел ими по губам. Мне знаком был этот жест, я сам когда-то курил, и если нервничал, то обязательно подносил руку к лицу, словно собирался затянуться сигаретой.

– Она уже и тогда была больна и стремилась изо всех сил побороть болезнь, но не получилось. И решила жить так, словно она бессмертна!

Андрей увидел, что она потеряла сознание, и сразу прыгнул за ней. Он поднял ее голову над водой и сразу понял, что она не успела наглотаться и просто ровно дышала, словно спала. До берега было несколько метров, он легко с ней доплыл, потом поднял почти невесомую на руки и понес к джипу, стоявшему возле самого входа на пляж. Лежащие в шезлонгах отдыхающие с восторгом смотрели на эту пару, переговариваясь:

– Какая пара! Она заснула у него на руках! Это восхитительно!

Уже в джипе на заднем сиденье она пришла в себя и как-то легко сказала:

– Надо же! Я только вошла в воду, и было ощущение, словно заснула!

Марина чувствовала, что последний день все ближе и ближе. И вот однажды она подошла к Андрею и сказала:

– Знаешь, я хочу побывать на Карибах и искупаться в Тихом океане. Пусть и на другом конце света, но океан такой же, как у нас на Камчатке! Давай съездим! Если вдруг суждено, то лучше уж уйти где-нибудь в красивом месте!

Андрей стоял посреди кабинета врача и молча внимал его советам. «Купаться ни в коем случае нельзя! Может наступить шок, и она потеряет сознание! Выход на солнце категорически запрещен!» и еще с десяток таких же рекомендаций и предупреждений. Андрей знал – она никого не послушает и сделает так, как захочет, и он ей отказать не сможет.

Так и произошло. На следующий день после прилета они сходили на завтрак, который подавали в тени пальм с великолепным видом на лагуну. Легкий бриз приносил с собой удивительный запах океана, было такое ощущение, что это откуда-то из детства, только там бриз был прохладнее, а запах почти такой же. Марина зажмурила глаза и вдыхала полной грудью, как будто никак не могла напиться этим запахом.

– А ты помнишь, как мы катались на твоей ездовой собаке? А я еще в первом классе в тебя влюбилась! Ты был самым классным мальчишкой и самым добрым! А когда ты уехал в Ригу, я по ночам молилась, чтобы оказаться там же. И потом моего отца тоже перевели туда. Мне тогда было только четырнадцать. Как быстро пробежало время!

У Андрея комок подкатил к горлу. Он вспомнил, как они встретились в школе и как она сразу его узнала. Он тогда долго смотрел на красивую девушку и не мог себе даже представить в самом лучшем сне, в кого она превратилась из той маленькой девчонки.

– А ты помнишь, как я украл из учительской твое сочинение в девятом классе, тебе ведь тогда было пятнадцать! Я его храню до сих пор как самый главный талисман!

Прервав воспоминания, она сказала:

– А сейчас я хочу пойти искупаться!

Отговаривать было бесполезно, и он отправился в ближайший прокат автомобилей. Немного поторговавшись, Андрей взял джип с откидным верхом, как ей больше всего нравилось, несмотря на жаркое солнце.

Пляж был рядом. Андрей поставил машину недалеко от выхода к пляжу, и они, оставив одежду на сиденьях, пошли к плещущемуся в бухте океану. Он все продумал заранее: если ей в воде станет плохо, то он сможет быстро отвезти ее в клинику. Она быстрой пружинистой походкой, как в самые лучшие времена, подошла к краю пирса и, оттолкнувшись, ласточкой вошла в воду.

Врач долго промывал длинный аккуратный шов, который проходил у Марины через всю грудь, и осуждающе качал головой. А когда узнал, что они собираются лететь еще дальше, он и вовсе округлил глаза от возмущения.

На следующий день они улетели на другой остров, но Маринка больше уже никогда не купалась.

Мы уже давно выпили чай и просто сидели. На улице стоял сильный мороз, и через прозрачное, не заиндевевшее стекло был виден до горизонта промерзший Рижский залив. В конце февраля зима ни за что не хотела отступать.

По отелю, где находился бассейн, лениво ходили туда и обратно служащие, создавая видимость работы. Мы просто молчали. Потом Андрей протянул мне сложенный листок. Я взял его в руки, развернул и стал читать.

Размышления о нечаянном

Сейчас вечер. За окном темно, стучит по балкону осенний дождь, ветер забрасывает разноцветные листья в окно, и изредка поблескивают не потускневшие звезды.

На меня напала лень, окутав белой пеленой. Руки отказывают, глаза слипаются – я задремала, сама не заметив этого. Я чувствую себя в неопределенной отрешенности от мира: скакала на облаке, легко подпрыгивая на воздушных парах, выше и выше, затем по зеркалу стоячих ровных вод за девой шла к луне высот.

Вокруг все было так светло, тепло, ярко пробивались лучи солнца сквозь молочную гущу. И в этом блаженном мире звучал шум моря, крик китов, смешанный с голосами чаек. Хотя я так же четко слышала шаги незнакомого мне существа.

Послышался скрип двери – маленькая головка Пегаса появилась предо мной.

Пламя огня – любви охватило меня. Я…

Прочитав это чистое признание в любви, которая пришла к ней в пятнадцать лет, я откинулся на диване, а на мои глаза невольно навернулись слезы. О господи, как это нам всем надо, от пятнадцати и до глубокой старости!

Смущенно стерев ладонью со щеки соленую воду, я, чтобы прочистить слипшееся горло, нарочито, словно подавился, закашлялся. И вернул этот священный листок со словами, полными любви.

Мне было неудобно спросить Андрея, когда она ушла из этого мира. Я не спросил. Да и не ушла она вовсе…

Фарбус установил свой мольберт на середине Вантового моста и делал наброски Старого города. Им можно любоваться тысячи раз, и это никогда не надоест. Редкие пешеходы останавливались возле художника и некоторое время наблюдали за рождением отражения города на холсте, удивлялись и спешили дальше, думая про себя: «Здорово малюет, а ведь проще сфотографировать, и все». Но эти обыватели не знали, что настоящий художник оставляет в картине часть своей души, и с последним мазком она оживает. А фотография – это просто мгновение, вырванное из жизни.

Он на секунду оторвал от холста занемевшую руку и посмотрел на проезжавший мимо автобус. И вдруг там, в глубине за окном, мельком увидел Ее. Ни секунды не раздумывая, он побежал за автобусом, но автобус уже укатил прочь, обдавая все вокруг синим вонючим дымом. В конце моста Фарбус остановился, переводя дух, сердце стучало где-то возле гортани, перед глазами плыли радужные круги, и он в первый раз пожалел, что не начал бегать по утрам. Единственное, что он успел заметить, это номер автобуса – тридцать семь.