Дмитрий Барчук - Майдан для двоих. Семейная сага

— Привет, папа. У меня всё нормально. Жив, здоров. Из ополчения практически вышел. Пока укропы сохраняют перемирие, можно и мирными делами позаниматься. В Донбассе сейчас столько дел! Надо восстанавливать экономику, хозяйственные связи, поднимать предприятия из руин. Мотаемся с Азаматом по шахтам и заводам. Из джипа вылезаем, чтобы только поспать. Живу у бабушки, на втором этаже. Мировая старуха! В ней столько энергии! Прямо перекипает через край. Даже можно позавидовать. Я познакомил её с Азаматом, и они нашли общий язык. Скажи, а почему ты не принял приглашение бабушки и в 90‑х годах не переехал в Донецк?

— Я воевал на других фронтах, сын. Это был не мой плацдарм.

— Не понимаю. Ты отказался от денег, от положения из‑за дурацкой обиды на родную мать? Наша жизнь могла бы сложиться совсем иначе.

— Да, мы были бы другими, и не факт, что лучше.

— Извини. Не мне тебя учить. Тут ещё одно событие произошло. Катя Иванова приехала в Донецк, нашла меня, разрыдалась: мол, Данила, прости, была конченой дурой, повелась на националистическую пропаганду, я тебя люблю и жить без тебя не могу. Я, конечно, дал ей от ворот поворот и выпроводил из офиса. Но она не уехала, поселилась в гостинице и стала названивать мне по несколько раз в день. Высиживала на лавочке возле офиса, дожидалась меня из поездок по республике. В общем, я не устоял и переспал с ней.

— А ты не боишься, что она тебя снова предаст? Посмотри правде в глаза: не всепоглощающая любовь к тебе привела её в Донбасс, а твой новый статус — внука Анастасии Акимовны Нестеренко.

— Да понимаю я это! Но ведь все бабы такие. Самки, созданные природой, чтобы заботиться о потомстве, семье. Согласных с милым на рай в шалаше я ещё не встречал… Алло, алло… Папа, что молчишь? Ответь!

— Нет, не все. Белые вороны ещё остались, но нам на них не везёт. А что скажут твои друзья-однополчане?

— Монгол меня понимает. Вся эта история развивалась на его глазах. Ты же знаешь, я и в Донбасс поехал, чтобы её вернуть. Вот моя мечта и сбылась. Только немного не так, как хотелось бы… Совсем забыл тебе сказать — Барсу в Испании арестовали. Американцы по биллингу пробили его телефон, что он полгода находился на территории, подконтрольной сепаратистам, и сдали его испанской полиции. Теперь наш астроном сидит в каталонской тюрьме и дожидается приговора суда. Ему светит десять лет лишения свободы за терроризм. Мы уже нашли хорошего адвоката в Барселоне. Мне пока в Европу и Америку ездить не рекомендуется. Тебе, кстати, тоже. Даже Жозеф вызвал свою семью из Парижа и живёт в Москве. Подал документы на российское гражданство. А кроме них, никто в подробности моей личной жизни не посвящен. Правда, бабушке Катя тоже не нравится. Ну что, на свадьбу-то приедешь?

— Нет. Только — на развод. И запомни сын: убить дракона — это полдела, главное, самому не стать драконом.

— Опять ты со своими афоризмами. Я уже слышал нечто похожее. Нельзя всё в жизни делить на белое и чёрное. Есть и другие цвета. Все войны когда-нибудь заканчиваются миром, а построить его без компромиссов нельзя. Тебе надо научиться прощать, отец.

Купец второй гильдии Семён Феофанович Хромов зашёл проведать захворавшего старца. Специально для Фёдора Кузьмича купец переделал летнюю кухню во дворе, а за городом, в своей деревне Хромовке, распорядился срубить далее келью, чтобы летом старец мог жить на природе. Несколько икон на стене, картинки с видами святых мест, жёсткий топчан из струганых досок, колченогий стол да табурет — вот всё убранство его скромной обители.

Старец уже третий день не вставал с лежанки и от пищи отказывался.

— Скажи мне честно, Семён, зачем тебе столько денег? Дом вон какой у тебя, комнат не счесть. Приданым дочку обеспечил, замуж выдал. Неужто тебе мало твоего золота? Охота тебе заниматься этим промыслом, и без него же Бог питает тебя?

Семён Феофанович почесал лоб и вымолвил:

— Слаб я, батюшка, и грешен. Я такой же, как и все.

— Пустое это все, Хромов. Так, суета. Христианину надлежит заботиться не только о хлебе насущном, но и о жизни будущей. О душе пора тебе задуматься.

— Еще малость подзаработаю, а потом и подумаю.

— Гляди, можешь и не успеть, — предупредил старец, а потом строго посмотрел купцу в глаза. — Обещай мне, пока владеешь приисками, не будешь обирать рабочих.

— Не губите, батюшка. Я же тогда разорюсь. Не всем же быть такими праведниками, как вы.

Хромов набрался смелости и спросил:

— Есть молва, что ты, батюшка, не кто иной, как Александр Благословенный. Правда ли это?

Фёдор Кузьмич, услышав это, перекрестился:

— Чудны дела твои, Господи… Нет тайны, которая бы не открылась.

А потом повернулся лицом к стоящему на коленях купцу и попросил:

— Панок, хотя ты и знаешь, кто я, но когда умру, не величь меня, схорони просто.

Старец лёг на спину, трижды глубоко вздохнул, а на четвертом вздохе отдал Богу душу.

— Алло, папа, ты не спишь? Извини, что так поздно. Надо кому-то выговориться. В общем, расстался я с этой красавицей. Собрал ей чемодан, вызвал такси и «Эдеу!», как говорил Барса. Ты был прав: такое не прощается! Случайно заглянул в её страничку в «Фэйсбуке» и просто охренел! У неё в друзьях одни нацики и правосеки! Меня чуть не вырвало. А я ещё с ней любовью занимался. Словно узник концлагеря с надзирательницей из СС. Она вначале плакала, клялась в любви, а когда поняла, что всё кончено, знаешь, что мне заявила? «Немцы покаялись в своих преступлениях, а вы — русские — нет!». В чём каяться, папа? Что меня не сожгли вместе с Гавриком в Одессе? Что не запытали насмерть в тюремных застенках?

Мир сошёл с ума. Что мне делать, что делать, отец? Бабушка с Азаматом тоже достали! Мне их слияния и поглощения, реструктуризации, уступки права требования — как кость в горле. Противно — зарабатывать на войне. Не могу я здесь больше! Не могу! Парни ставят прививки от ближневосточных болезней. После Нового года собираются в Сирию. Я улетаю в Дамаск со своим взводом. Прости, отец, и не поминай меня лихом!

Служба закончилась, и прихожане покидали храм. На крыльце их провожал пожилой настоятель. Старушки, перекрестившись, просили у него благословения.

— И меня тоже благословите, батюшка, — неожиданно для самого себя вымолвил я.

Священник понял, что с церковными традициями я знаком плохо, и подсказал мне:

— Сложите ладони вместе, правую поверх левой, примите в них благословляющую руку и в знак почтения к моему священному сану облобызайте её. Так положено.

«Благодать Господа нашего…» — быстро произнёс святой отец и осенил меня крестным знамением.

Я стоял перед входом в монастырь. На ярком солнце ослепительно блестели золотом кресты и купола. По всей округе разливался колокольный звон. А над монастырём раскинула свои объятия широкая и многоцветная радуга.