Людмила Маркова - Небо любви

— Родная моя. Поплачь, поплачь, детка. Что же делать. Надо пережить, — обнимала ее Юлька, поглаживая по волосам.

— А папа нескоро приедет? — немного успокаивалась Олеся, глядя на Юльку карими отцовскими глазами.

— У папы скоро закончится контракт, и он сразу приедет, — нежным певучим голосом ответила Юлька. — Давай не будем ему пока ничего сообщать. У мужчин очень слабое сердце. Вот ты поправишься, и мы сразу ему позвоним.

— Юля, а я смогу ходить? — с надеждой взглянула на нее Олеся.

— Конечно, сможешь. Через какое-то время. Ты только верь.

— Ну что, Олеся! Выглядишь неплохо по сравнению с другими пострадавшими, — шумно вошел в палату Сергей, до этого выяснявший степень тяжести состояния Олеси.

Операция на позвоночнике, так необходимая для Олеси, стоила немалых денег. Юлька, не задумываясь, собрала то, что было у нее, и заехала на квартиру Волжина, достав из комода подаренный им конверт с кругленькой суммой. Сергей тоже вложил свою лепту. В результате нужная сумма была собрана.

Операция прошла удачно, и все теперь зависело от хорошего ухода, положительных эмоций и иммунной системы Олеси. Больничный лист у Юльки был уже закрыт, и, взяв отпуск за свой счет, она перевезла в свою квартиру Олесю, которую все домашние окружили лаской и заботой. Приходя навестить внучку, родители Волжина со слезами и благоговением целовали Юльке руки.

— Юля, я так много доставляю тебе хлопот, — виновато говорила Олеся, с обожанием глядя на свою заботливую мачеху, которую она с радостью назвала бы мамой, если бы не ее молодость. Она слышала о размолвке Юльки с отцом и боялась только одного — как бы это длительная размолвка не закончилась разводом.

— Чтобы я этого больше не слышала, — заявила Юлька, протирая бледное тело Олеси душистым лосьоном. — Вот папа приедет, я ему пожалуюсь на тебя.

— Юля, а ты обвенчаешься с папой?

— Не знаю, как получится, — смутилась Юлька.

— Знаешь, я загадала, если вы обвенчаетесь, то я встану.

Чистенькая, ухоженная, накормленная Олеся, лежавшая в белоснежных простынях, незаметно уснула. Теперь оставалось только терпеливо ждать и надеяться на чудо. Юлька сидела у ее изголовья и шептала молитву, взывая к Богу: «Господи, не оставь ее без своей милости, не оставь. Я прощу тебя, Господи. Она девочка. Она ни в чем не провинилась. Пошли все испытания мне, пусть даже самые страшные, но только избавь от них Олесю и детей моих».

Кто-то тихо открыл дверь и неслышными шагами подошел к постели больной. Юлька вздрогнула и повернулась…

— Ты! — вскрикнула Юлька. Она вскочила, руки ее взлетели и беспомощно опустились вниз.

— Детка! — обнял ее Волжин, и она зарыдала в голос.

— Папка, — завизжала от радости проснувшаяся Олеся. — Папка приехал!

Волжин бросился к дочери. Его душили слезы. Он стоял на коленях перед ее кроватью и смотрел на свою забытую им взрослую дочь.

— Папа, наклонись, я что-то хочу сказать тебе?

— Олеся, ну ты как ребенок. Разве можно говорить шепотом в присутствии других, тем более моей жены.

— Хорошо. Тогда я скажу вслух. Папа, Юля, когда вы обвенчаетесь? Я очень этого хочу!

— В ближайшее время, — улыбнулся Волжин, поцеловав дочь в макушку темных волос.

Юлька подошла ближе и, встав рядом на колени, прижалась к Волжину, уткнувшись носом в его плечо. Взяв в ладони ее лицо, он нежно коснулся уголка ее губ.

Олеся приподнялась, села и вдруг, шевельнув ногами, попыталась опустить их вниз.

— Девочка моя, родная, ты будешь ходить. Будешь! — бросилась к ней Юлька. Она целовала ее лоб, глаза, щеки, ладони. Юлька подняла глаза вверх и мысленно благодарила Всевышнего.

— Детка. Спасибо тебе за дочь, я в неоплатном долгу перед тобой, — прошептал ей на ухо Волжин, и сердце его готово было разорваться от нежности.

Разместив свои немногочисленные вещи в купе, Игорь вышел на платформу, с волнением ожидая Юльку.

Пусть люди знают, насколько труден нравственный путь и не кичатся своей мнимой чистотой. И пусть сами решают, стоит ли себя мучить. Любовь ко всему, даже к детям — это всегда трудный нравственный выбор. Люди должны знать об этом. Тогда будет и сопереживание, и понимание, и доброта. Когда-нибудь я напишу об этом книгу. И такая книга нужна , — писал он в свое время Юльке и был твердо уверен, что прав.

Теперь он сомневался в этом. Зачем все усложнять, терзать себя, мучиться? Мир удивителен и прекрасен. И прост.

Как он жил? К чему сводилось все его существование? Топил себя в работе, копил деньги, заботился о семье и радовался успехам учеников. Той простой человеческой радости, которую способна дарить любовь, он не знал и даже не стремился узнать. Вот и с Юлькой он долго не решался встретиться, все трусил, сомневался, не доверял. «Каждому человеку свойственно заблуждаться, но упорствовать в заблуждениях свойственно только глупцу». И теперь он признавал себя этим глупцом. Бедная девочка! Как же долго терпела она его виртуальный бред. И каким жестоким он порою оказывался в своей извечной деликатности. Его руки просто дрожали от нетерпения обнять ее, наконец-то обнять и ощутить тепло ее благодарности.

А ведь он мог бы опоздать, навсегда опоздать на единственный в жизни поезд. Он представлял, как вечерами они будут сидеть у камина, как он будет играть на синтезаторе, а она петь, танцевать, смеяться и, наконец устав от танцев, сядет рядом и обнимет его, положив голову ему на плечо. Сердце щемило от нежности и любви ко всему сущему, ко всему живому, к миру, к природе, к солнцу, к небу, к людям. И чувства эти были прекрасны. Перед его глазами мелькали полотна живописцев, с картин которых веяло красотой и величием русской природы и скорбной одухотворенностью образов. Сколько музыки в природе! Сколько песен! Сколько стихов!

— Извините, мы отправляемся. Вам необходимо вернуться в вагон, — строго заявила статная проводница в пилотке, скрывавшей буйство ее каштановых волос.

— Сейчас, одну минуту, — вежливо попросил Игорь, с надеждой взглянув на дальний конец перрона.

Неожиданно запищал телефон. Это было сообщение от Юльки: Не ждите.

С застывшей, словно приклеенной улыбкой Игорь прошел в вагон, взял свои вещи и под неодобрительный возглас красавицы-проводницы спрыгнул с подножки отправившегося поезда.

Я не умею злиться. Я умею только улыбаться, пока хватит сил. А потом будет взрыв, — писал он как-то Юльке.

Он все-таки опоздал на свой единственный поезд. Но взрыва не будет. Останется память да ее книга с надписью: Игорю Парамову, человеку высочайшего интеллекта, от автора. Но и это немало. Только теперь перед ним открывалась истина.