Эдди Кливленд - Американский плохиш (ЛП)

Я даю команду двигаться вперёд, и мы приближаемся к хижинкам. Дети бегают вокруг моих парней, словно пытаясь загнать их в стадо, возбуждённо наматывая круги вокруг них. Разместив четырёх парней на вахте, мы вместе садимся на землю. Мы снимаем шлемы, кладём их перед нашими скрещёнными ногами и складываем оружие в знак мирных побуждений. Опять-таки, протокол. Указания. Приказы. В армии для каждого действия есть дисциплина и план.

Купер садится в пыль рядом со мной, и молчит, пока Уиллоуби разговаривает со старейшинами. Команда его операторов сосредоточена на съёмке разговора, и я понятия не имею, какая им польза от этой записи. Не сильно-то и интересно смотреть, как переводчик и старик болтают на непонятном языке.

Мой взгляд направляется к женщинам и детям, стоящим слева от нас. Женщины шепчутся между собой, нервно поглядывая на нас. Это не ново. Группа вооружённых мужчин вблизи их и их детей, это и мою мать заставило бы понервничать.

− Вы можете спросить его, сколько ему лет? И как много войн он уже пережил? − спрашивает Купер переводчика.

Он задаёт вопросы, и я замечаю, как женщины начинают собирать детей в группу, и отводить подальше от нас. Дёрнув головой я озираюсь вокруг. Внезапно деревня остаётся пустой за исключением мужчин, сидящих перед нами. Проверяю группу женщин, но они продолжают увеличивать расстояние между нами, спеша отойти от нас и друг от друга.

Мальчик, который держал мяч под мышкой, через плечо оглядывается на нас, но женщина дёргает его за руку. Мои внутренности скручивает, а кровь мчится к ушам, когда я вскакиваю на ноги.

− Отряд! Взять оружие!

Слова едва ли слетают с моих губ, когда один из жителей деревни подхватывается, вытаскивая из-под халата топор, и направляется к капралу Томпсону. Я хватаю автомат, и в спешке набрасываю шлем на голову, когда вижу, как мужчина поднимает руку и с глухим звуком раскалывает голову Томпсона. Звук, когда топор проламывает юный череп капрала, кажется слишком глухим, чтобы быть реальным. Слишком отдалённым, и слишком тихим, если не считать того количества крови, которое вытекает из него в грязь.

− Дерьмо! − я подтягиваю автомат на плечо и нажимаю на курок, попадая в мужчину.

БАМ! Грязь взрывается в грибообразное облако рядом с нами.

Блядь! Кто-то подорвал бомбу! Это была самодельная? Господи.

Я едва ли могу разобрать силуэты своих ребят, которые рассредотачиваются на позиции. В пыльном тумане слышатся выстрелы.

Мои глаза наконец-то приспосабливаются к грязи, которая падает с неба, и я фокусируюсь на Купере Сандерсе. Он просто стоит и пялится на происходящий хаос, будто выстрелы его не касаются. Чёрт возьми! Он даже не надел свой сраный шлем! Какого хера он творит?

Внезапно зелёное яйцо падает возле его ног, а он не двигается, и просто продолжает пялиться. Будто примёрз к месту и ждёт, что из него вот-вот появится маленькая птичка, когда на самом деле граната вот-вот взорвётся у его ног.

Я смотрю правее его, и вижу Армстронга, лежащего на животе, отчаянно пытающегося справиться с заклинившим автоматом. Это означает невозможность вести бой. А не можешь отстреливаться − ты покойник.

­Мне нужно что-то сделать!

Бегу к Куперу, отпихивая его в сторону и бью по гранате, словно по футбольному мячу, который мальчики пинали чуть ранее. Когда край моего ботинка касается её корпуса, я чувствую, как она отлетает. Потом, когда граната взрывается, поток горячего воздуха окутывает мою ногу. Меня подбрасывает в воздух и швыряет на землю, будто подушку, которую девчонки бросают на пижамных вечеринках. Я падаю спиной на песок, и качусь ещё несколько метров. В ушах пронзительно свистит от ужасающей контузии. Барабанные перепонки, скорее всего, повреждены.

Мне удаётся приподняться на локти и осмотреть разворачивающуюся передо мной сцену, напоминающую влажную мечту Скорсезе (прим. пёр. − Мартин Скорсезе − американский кинорежиссёр, сценарист. Его фильмам присущи выразительная жестокость и насилие, а в кинематографе он известен как мастер гангстерских лент).

Кровь, куски костей и кожи окрашивают бежевую пустыню насыщенно-красным цветом, пока мои парни продолжают отбиваться от засады. Я чувствую, будто на мою ногу кто-то продолжает лить кипяток, когда опускаю глаза, удостовериться в том, что мой разум и тело уже и так знают: её нет .

Сейчас на это нет времени!

Ещё один взрыв заставляет грязь лететь отовсюду, и я перекатываюсь на живот, используя уцелевшую ногу и локти, чтобы доползти до Купера. Он не сдвинулся с того места, куда я его оттолкнул. Я неуверен, мёртв ли он, но знаю, что у него нет оружия. Песок скребёт там, где моя кожа вскрыта, а чувство льющегося кипятка продолжается. Каким-то образом я добираюсь до Купера. Он жив. Может, ранен. Явно в шоке. Но не убит.

− Блядь! Какого хера происходит?! − кричит он.

Думаю, что в конце концов, могу слышать. Взрыв, наверное, просто оглушил меня.

Я ложусь на него, словно мешок с песком, и поднимаю автомат. Хлоп! Хлоп! Хлоп! Я жму на курок, целясь в центр заварушки, или в сердце, как говорят, гражданские. Ещё один мужчина из деревни падает на землю.

Я слышу вращающиеся лопасти «Чёрного ястреба» над головой. (прим. пёр. − спасательный военный вертолёт).

Спасибо, Господи!

Удерживая Купера под собой, я поднимаю автомат, сканируя горизонт на приближение кого-либо. Хоть ничего и не вижу из-за пылевого тумана.

− Капитан! Капитан! Мы вытащим вас! − я оглядываюсь через плечо и вижу троих медиков с носилками, которые подбегают ко мне сзади.

− Я никуда не собираюсь без своих ребят!

− Капитан, вы истекаете кровью. Если вас не увезти отсюда, вы умрёте, − кричит молодой медик мне на ухо, пока оттягивает меня за плечи. Я чувствую на себе несколько пар рук, которые поднимают меня с Купера. Отрывают от земли и кладут на носилки.

− Скольких мы потеряли? Вы всех их нашли? − кричу я.

− Сейчас об этом не переживайте. Отчёт вы предоставите позже. Прямо сейчас нам нужно доставить вас на базу.

Я морщусь, когда меня фиксируют на носилках. Глядя вниз на своё тело, я вижу, как кожа длинными лоскутами свисает под коленом. Кровь растекается на носилках там, где должна быть моя конечность. Моей ноги нет. Её нет. Впервые у моего мозга есть возможность осознать это.

Меня выносят к «Чёрному ястребу» и размещают внутри вертолёта. Я закрываю глаза, когда один из медиков начинает привязывать турникет, чтоб замедлить кровотечение.

Её нет.

Я не знаю, сколько из моих ребят мертвы, но я знаю, что кого-то потерял. Моих ребят нет. Мои друзья. Мои братья. Мертвы.

Когда ремни вокруг моей ноги крепко привязаны, я чувствую, как вертолёт нас поднимает. Тревога парит в воздухе, и подкидывает нечто волнительное и новое. Я, чтобы замедлить своё дыхание, закрываю глаза. Мне нужно успокоиться.