Татьяна Осипцова - Из круиза с любовью

– Вы не знаете, сколько сейчас времени? ― спросила она, когда покурив, девушки собрались в палату.

Красавица вышла, не ответив ничего, а девчонки поспешили поделиться своими знаниями:

– Здесь часов ни у кого нет. Но ужин уже был, давно. Так что девять, наверное.

– А чаю попить нельзя?

– Не-а. Только воду в бутылках, если вам в передаче будет. Попросите, чтобы вам сигарет прислали…

– А как попросить?

– Утром записки будут собирать. В соседней палате у старухи, которая ближе всех к медсестре, блокнотик есть, и карандаш.

– А сюда что, родственников не пускают?

– Вы чего? ― выкатила глаза крашенная в блондинку девчонка. ― Это же дурдом!

– Да не дурдом, а психиатрическое отделение при институте скорой помощи, ― поправила ее подруга. ― А вы чего сюда попали?

– Случайно выпила слишком много снотворного.

– Случайно? Из-за несчастной любви?

Вика не стала отвечать, зато девушка рассказала их историю:

– А мы у одного хачика таблеток купили, ну, типа веселящих, чтобы на дискаче с тоски не киснуть. Решили заранее попробовать в парадняке, и покурить заодно, на улице-то холодрыга… По паре таблеток всего проглотили, закурили… а чего потом было ― не помним. Может, зря куревом догонялись? Врачи говорят ― передоз. Какой передоз, мы ведь не наркоманки! Вот, Лилька соврать не даст ― мы сколько раз на дискачах таблетки покупали ― и ничего… Это хачик, сволочь, нам дерьмо какое-то подсунул.

Виктория с жалостью глядела на дурных подростков.

– И давно вы здесь?

– Не знаем. Лилька вчера очнулась, а я позавчера. Какое число сегодня?

– А меня когда привезли?

– Сегодня утром мы проснулись, а вы уже лежите, с капельницей.

– Значит, шестнадцатое.

– Во как! А на дискач-то мы тринадцатого намылились. Выходит, я в отключке сутки была, а ты еще больше, ― подтолкнула она подругу.

Та вдруг вспомнила:

– Вы, если записку писать будете, сигарет побольше просите. А то без курева ― совсем труба. Мало того, что жрачка поганая, ни телевизора тебе, ни радио ― так еще и покурить нечего.

– Хорошо, я напишу.

Вика вернулась к своей кровати. То ли оттого, что покурила, то ли еще не пришла в себя, но на нее вдруг накатила ужасная слабость. Она легла, накрылась тощим одеялом и почти сразу провалилась в сон.

Разбудил крик медсестры:

– Подъем! За завтраком! Кто не успел ― тот опоздал!

Вика поднялась и поплелась вслед за мигом вскочившими девчонками. Пока добралась до сестринского поста, на двухъярусной алюминиевой тележке осталась одна тарелка и одна чашка, алюминиевая ложка с несколько раз перекрученной ручкой тоже была последней.

Самым вкусным из завтрака оказался кусок серого хлеба. Недоваренную пресную пшеничную кашу Вика доела только потому, что понимала: другой еды не предвидится, а пустому желудку требуется подкрепление. Впрочем, каши в тарелке было с гулькин нос и чаю в допотопном бокале без ручки совсем мало, она выпила его в три глотка.

Красавица у окна к своей тарелке не притронулась. Неужели сама поднялась и сходила за этим варевом? Скорее всего, девчонки услужили. Они расправились со своими порциями еще быстрее Вики, и, пошептавшись, подошли к койке у окна просить добавки. Красотка равнодушно кивнула. Девицы разделили кашу и хлеб поровну, и тут же сметелили их.

После еды привычно захотелось курить. Попросить у красавицы показалось стыдно. Та лежала, уставившись в окно глазами, полными слез. Любительницы расслабиться при помощи таблеток тоже не решились к ней подойти. Они навестили соседнее отделение и через несколько минут, довольные, скрылись за дверью туалета. Вскоре Виктория заглянула туда и увидела, что девчонки курят что-то без фильтра. Проснувшаяся гордость не позволила спросить, где они раздобыли сигареты. Подумала, что лучше сейчас найти бумагу и написать записку. Наверное, кто-то попытается ее проведать… Хорошо бы Иришка.

Сухонькая женщина лет шестидесяти вырвала лист из блокнотика, и ручку дала, предупредив, что следует поторопиться, записки принимают только утром, до прихода врача.

В записке Вика просила прислать ей туалетные принадлежности, бумагу, салфетки, ручку, воду, сигарет и какой-нибудь простой еды. Сообщила, что чувствует себя нормально. Вспомнив, с каким страхом смотрела Анюта, попросила успокоить ее: мама скоро будет дома.

Сложила записку и поинтересовалась у медсестры, как подписать, если она не знает, кто к ней придет.

– Свою фамилию напишите: кто придет, тот и возьмет, ― посоветовала сестра. Дежурившая сегодня казалась несколько любезнее вчерашней.

Вскоре в палате появился врач и начал с осмотра молоденьких девчонок. Те что-то говорили, похоже, просили ― доктор не отвечал. Измерил обеим давление, проверил пульс и перешел к Вике.

– Бензотал, двадцать таблеток, ― прочитал он в карточке.

– Двенадцать, ― поправила его Вика.

– Точно помните? ― взявшись за кисть ее руки, он следил за секундомером на своих часах.

Двадцать минут десятого, успела заметить Вика.

– Сорок восемь, наполнение слабое. Худо, девушка, ― врач взялся за тонометр, закрепил манжету на Викином предплечье.

– Совершенно точно, двенадцать. Таблетки такие маленькие, я выпила две, потом еще четыре, потом оставшиеся шесть. До этого я неделю совсем не спала, хотелось заснуть наконец… Я вовсе не хотела кончать жизнь самоубийством! У меня дочь, как бы она без меня осталась? Понимаете, я потеряла самого близкого человека…

Врач не отрывал глаз от стрелки аппарата.

– Это вы психиатру завтра расскажете. Семьдесят на пятьдесят, маловато.

Вика растерялась. Как завтра? Она ведь здесь уже вторые сутки…

– Психиатр приходит по понедельникам и четвергам, ― объяснил врач на ее недоуменный взгляд. ― Сегодня воскресенье. Я просто дежурный терапевт. У вас завтра утром возьмут анализ крови, а после обеда ― беседа с психиатром. Это он будет решать, суицид или не суицид.

Встав, доктор перешел к девушке у окна. Вика услышала:

– Но-шпа, сто таблеток.

«Но-шпой травилась?.. Сто таблеток случайно не выпьешь! Вот так да, чего же ей в жизни не хватало? Холеная, красивая, явно богатая… А вдруг у нее трагедия не меньше моей, и жизнь кажется лишенной всякого смысла? Я вполне могу это понять, хотя и не думала о самоубийстве… Нет, у меня дочка, я нужна ей, без меня Анюта пропадет… Вряд ли у этой девушки есть дети, но хоть кто-то, ради кого стоило бы жить?.. Или она сирота и потеряла единственного близкого человека, того самого, кто обеспечивал ей легкую и безбедную жизнь?.. Судя по ее прикиду, он был богат, а значит, мог пасть от руки киллера, как Тема…»

Вспомнив о гибели Артема, она уже не могла думать ни о чем другом.

Тема! Милый, родной, единственный… Никого и никогда она больше не полюбит ― потому что терять очень страшно…