Татьяна Осипцова - Из круиза с любовью

Вика сделала паузу, врач молчал.

– Я вовсе не хочу умирать. Я не могу, не имею права! У меня дочке девятый год только, я ее очень люблю. У меня мама, подруга ― мне есть, ради кого жить! Понимаете?.. И я совершенно нормальная. Я здорова. Вчера еще не очень хорошо себя чувствовала, все в сон клонило, а сегодня ― ни минуты не спала и голова совершенно ясная.

– И все же я посоветовал бы вам побыть здесь еще несколько дней. Выпишем вас в пятницу. Ни к чему вам сейчас выходить на работу. Кстати, вы кем работаете?

– Менеджером в турфирме. Только я сейчас не работаю. Отпустите меня, пожалуйста!

Последние слова прозвучали жалко, она сама это почувствовала.

Доктор, черкнув что-то неразборчивое в истории болезни, встал:

– Мы подумаем.

«Не выпишут, ― глядела ему вслед Вика. ― Я не смогла его убедить. Это ж сколько мне еще здесь париться? Четверо суток? Да я за это время на самом деле рехнусь! Интересно, Ирина что-нибудь может сделать? Поговорить с врачом, убедить, чтобы меня отпустили? Надо написать ей, пусть попробует».

Записка получилась сумбурная и глупая. Перечитав, Вика разорвала ее.

Как подруга, которая ничего не знает, сможет доказать врачам, что она вполне нормальная и адекватная? Скорее всего, с Ириной никто и разговаривать не будет.

Вика встала, прошлась до сестринского поста, после заглянула в туалет. Подружки смолили ее сигареты, она тоже закурила, высчитывая, что если останется здесь до пятницы, то может позволить себе по пять сигарет в день. Больше она и не курила никогда.

Вернувшись на место, заметила, что темноволосая красавица успокоилась, читает книжку. Вторая, такого же карманного формата, лежала на тумбочке.

Книжка не еда, попросить не стыдно, решила Вика.

Ей не отказали. Книжка оказалась переводным любовным романом ― то еще чтиво! С трудом пробираясь через иностранные имена, путая Джека с Джоном, Уильяма с Уинстоном, на сороковой странице Вика сообразила, что злодей ― Джек, а Уильям, напротив, потенциальный возлюбленный главной героини с причудливым именем Пенни, сокращенное от Пенелопы. Гречанка она, что ли? Тогда откуда белокурые волосы?

А, плевать. Лишь бы чем-то занять мозг. Складывание букв в слова отвлекает.

Книжка кончилась сразу после ужина и, увидев, что девушка свою тоже дочитала, Вика попросила следующую, решив, что с утра напишет записку Ирине, пусть пришлет чего-нибудь почитать.

Но писать не пришлось. Сразу после завтрака ей сказали, чтобы собиралась на выписку.

Собирать было нечего, и все, включая зубную щетку и пасту, Вика оставила нищим пэтэушницам.

Они попросили ее позвонить в общежитие.

– Вы просто сообщите, что Савостина с Трифоновой попали в больницу, и адрес дайте. Только не говорите, что это дурдом, а то разнесут по всей общаге.

Вика пообещала и записала номер телефона.

Сказав общее «до свидания», она вышла из палаты в сопровождении чужой медсестры. Ее повели к другому лифту, она точно помнила, что шла сюда с противоположной стороны. Коридор внизу был светлый и чистый, как и комната, куда она зашла переодеться. Может, кошмарные помещения приемного покоя ей привиделись под действием таблеток?..

Она быстро переоделась. Подруга предусмотрела все: и белье, и теплый свитер, и дубленку с шапкой. Взглянув в зеркало, Вика отметила, что выглядит она не очень, но уже не такая страшная, как позавчера.

Ирина ждала ее в холле. Обняла, поцеловала и, ни слова не говоря, взяла за руку и повела на улицу, к своей машине.

– Ириша… ― начала было Вика, как только уселась.

– Все потом. Доедем до дома, там и поговорим.

– Ты адрес здешний знаешь?

– Ты что, еще в себя не пришла? Четвертый день сюда мотаюсь. В субботу приезжала, в воскресенье записку твою получила, а передать ничего не успела, принимают только до двенадцати, ― подруга говорила сердито, не оборачиваясь. ― Вчера собрала тебе все, привезла. Сегодня решила пораньше, до работы заехать. И вдруг выяснилось, что тебя выписывают ― еле успела к тебе за одеждой съездить.

– Спасибо, Ириша, ― пробормотала Вика.

Ира опять даже не взглянула на нее.

Дома Виктория сразу направилась в душ, хотелось поскорее смыть тяжелый больничный запах, который, казалось, въелся во все поры.

Когда чистая, порозовевшая, она вошла в кухню, Ирина с большой кружкой сидела за столом. Она и Вике налила, и лишь когда подруга начала с жадностью прихлебывать горячий чай ― после едва теплого отдающего веником больничного пойла он казался волшебно вкусным, ― Ирина спросила:

– Ну, и что это было?..

– Не самоубийство, ― заверила Вика. ― Я измучилась совсем, а заснуть все никак не могла. Стала искать снотворное или успокоительное, а все кончилось. Подвернулись эти таблетки, я их свекрови когда-то покупала, ей надо было собачку усыпить.

– Черт! Я ведь видела эту баночку. Знала б, что сильное снотворное, выбросила бы! И сколько ты выпила?

– Все. Двенадцать таблеток.

– Врач сказал, что двадцать ― критическая доза. Ты хоть понимаешь, что если бы Анюта вдруг не проснулась так рано, не сообразила Инну Константиновну позвать, это могло кончиться весьма плачевно?

– Ира, поверь, я не чокнутая ― жизнь самоубийством кончать… Да, мне сейчас тяжело, я не знаю, когда нормально начну жить, но жить я буду! Потому что Анюта без меня пропадет. Кто ее воспитает? Моя мамаша с отцом-алкашом?.. Тетя Ира?.. Она добрая женщина, но совсем необразованная. Лешка?.. Он вспоминает о ней два раза в год, и то нерегулярно. Нет уж, Ирочка, у меня замечательная дочка. Учится хорошо, на бальные танцы ходит, книжки с удовольствием читает. Я буду жить ради нее. Но Артема не забуду никогда…

– Ты пока дома будешь?

– Да, побуду немного, по Анюте соскучилась. Надо сходить за ней. Еще с Инной Константиновной объясняться…

– Ну ладно, отдыхай. Тебе действительно в себя прийти надо.

Поцеловав подругу на прощанье, Ирина поспешила на работу.

Шли дни, а Вика так и не могла прийти в себя. Она пыталась отвлечься от своих горестных мыслей домашним хозяйством, но в крошечной квартирке и так царил идеальный порядок. Чем бы ни занималась: готовила обед, ходила за продуктами, ожидала Анюту возле танцевального зала ― Вика постоянно ощущала свою потерю. Жизнь без Темы стала пустой, а заполнить ее ― хотя бы работой ― не хватало сил.

На сороковой день после обеда она отправилась на кладбище. В четыре часа уже смеркалось, но она просидела у могилы до тех пор, пока еще могла разглядеть улыбающегося с фотографии Артема. Потом смахнула с портрета нанесенный февральской поземкой снег и прошептала:

– Прощай, Тема! Я тебя очень люблю и никогда не забуду…

С кладбища она заехала в «Клео-тур».

– Привет, ― поздоровалась она с Ириной, и сразу сообщила: ― сегодня сорок дней.