Терри Блик - Проживи мою жизнь

Она вспомнила, с какой ненавистью Диана смотрела на неё перед тем, как сбежать, и поняла, что ещё одного такого взгляда не выдержит. Не открывая глаз, прошептала:

– Не надо. Найди телефон, проверь его. Думаю, если бы хотела, позвонила уже.

Шамблен поднялся, заглянул в тумбочку, на стол – телефона не было.

– Скорее всего, он у тебя дома. Ты говорить всё равно не можешь, ни зарядить его, ни поднять… Я попробую уговорить Софи показать мне его.

Верлен приоткрыла глаза:

– Пресса?

Зам (пусть, по мнению отца, и бывший) отрицательно покачал головой:

– Мы успели буквально в пять минут. Никто ничего не знает. Полицию настойчиво попросили обойтись без имён, тем более что, когда тебя стабилизировали, мы вывезли тебя чартером, но уже здесь ты чуть коньки не отбросила. Ты адски напугала нас, Май.

Верлен пошевелила затёкшими плечами, охнула от боли:

– Хирурги меня на куски порезали?

Анри не стал говорить, что он её предупреждал, что дело плохо кончится, только грустно усмехнулся:

– Ну, примерно так. На самом деле не так всё страшно, только заживать долго будет.

Верлен попыталась пошевелить левой рукой и чуть не потеряла сознание от хлынувшей огнём боли. Стиснула зубы. Тихо попросила:

– Вернись в Петербург, Анри. Присмотри за ней. Конечно, всё закончилось. Я просто хочу знать… знать, как она живёт. Хорошо?

Шамблен тоскливо смотрел в темнеющее за окном небо и думал, что впервые в жизни он сожалеет, что такие отношения оборвались так бессмысленно:

– Хорошо. Только не всё закончилось. Я пообщаюсь ещё с ребятами, кто следствие ведёт. Да и если он очнётся и заговорит, хоть и прогноз у врачей другой, мало ли. Ты же его вообще заперла в его собственном теле не хуже тюрьмы. Он захочет отомстить. Понятно, что мы его разорим, это без вопросов. Не знаю пока, но у нас есть время придумать, куда мы его вывезем. Родственников у него нет, а мы можем его забрать и пристроить куда-нибудь в глушь, не знаю, в богадельню, где никто не говорит ни по-русски, ни по-английски, никак. Надо будет поразмыслить.

Потом вдруг усмехнулся, дёрнул себя за ухо:

– Знаешь, Май, а я ведь так и так возвращаюсь в Петербург. Я женюсь!

Впервые за весь разговор в удивлённо распахнувшихся глазах девушки блеснули весёлые солнечные искры:

– В общем-то, я догадалась, что ты влюбился. Но кому удалось тебя покорить?

Выпрямился гордо, сказал нежно:

– Помнишь, когда вся эта круговерть только начиналась, в банк пришла архитектор с ипотекой?

Майя вздёрнула бровь:

– Провожал до дверей, да.

– Так вот на ней и женюсь. Если бы не ты… Спасибо тебе, Май. Я обязан тебе своим счастьем.

Верлен снова закрыла глаза: своим счастьем-бедой она оказалась обязана не доверявшему ей отцу, а Анри считает, что обязан ей… Как странно: если бы Кислый был более внимателен, если бы она не вышла сама проверить, что происходит, если бы её голова не была занята тоскливой и тревожной мелодией танго и бившимися в позвоночнике крыльями, то как бы сложилась его история? Судьба… Вот это – точно судьба, настоящий охотник, бьёт в цель и не промахивается…

Открыла глаза, попыталась пошутить:

– Ну хоть с ипотекой всё будет в порядке. А спасибо… не мне. Спасибо скажи Кислому… Или господину Верлену… кому угодно. Ты точно будешь счастлив, Анри. Улетай. И держи меня в курсе.

Шамблен понял, что пора уходить, снова прикоснулся губами к щеке:

– Я думаю, что всё наладится. Главное, ты сейчас должна встать на ноги. А потом ты тоже вернёшься, и мы что-нибудь придумаем. Смешно, наверное, слышать от меня такие слова, но если ты любишь её… И ты должна меня, наконец, с ней познакомить. Всё наладится. До связи.

Поднялся, ещё обернулся у порога и закрыл за собой дверь.

Майя полулежала на удобной больничной кровати, но ей казалось, что в тело воткнули тысячи жалящих игл. Диана живёт с другой девушкой. Быстро же она утешилась. Если вообще ей требовалось утешение: «Ты же знала, что она не способна на долгие отношения. Как мотылёк, махнула крыльями, и нет её».

Верлен уже не пыталась удержать текучие слёзы, сглатывая боль, чувствуя, как внутри копится лёд, постепенно погребающий под собой сполохи сердца, отрекающегося от лучезарных бессонных ночей, понимания без слов двух теней, слитых в одну…

Плохо зашторенные окна, тонкие стены, которые совершенно не глушат звуков. Ближе к пяти утра, в сереющей дымке проступают брошенные очки на столе с оспинами от затушенных об него сигарет, высокие стаканы с мутными пятнами от жирных пальцев, бумажные тарелки с остатками картошки и курицы, смятые пачки, посверкивающие синими огоньками, как автомобили на сигнализации, мобильники… В комнате холодно и сыро. Кажется, что вязкая мозглость, крадучись, вытягивает щупальца из плоских подушек, пробираясь под тонкие пледы из колючей шерсти. Небо тягуче потягивается, с каждым усилием всё больше розовея, словно разбегающаяся кровь приливает к остывшим щекам.

Ей – двадцать три. Она сидит, глядя на расстилающиеся сразу за застеклённой террасой фиолетово-золотой ливреей поля, опираясь прямой спиной на длинный валик от старого дивана, подтянув под подбородок колени. Острее выступают позвонки на шее, от падающей тени резче выделяются высокие скулы на похудевшем лице. Движущийся в медитативном трансе туман понемногу заплетается в рыхлые канаты, сворачивается в бухты тросов, время от времени выплёскивая парусный лоскут, словно стараясь задержать надвигающуюся алую мантию рассвета.

Она уходит в поисках нежных губ и грубых ласк, заливая вином и воском вены, безгласно корчащиеся от катастрофической неправильности настоящего, оглушительно молчащие и от невесомых прикосновений, и от скребущих по коже жадных ногтей. Снова и снова пытается разжечь себя, но потом легко и упруго поднимается с колен и, становясь иглой, ускользает прочь сквозь сизые клочья корчащегося от горечи тумана. Надо ехать. Ехать и искать…

Через несколько дней её забрали домой, и Майя, становясь всё более молчаливой и безучастной, бродила тенью по знакомым с детства комнатам, замирала у окон, наблюдая за прохожими, автомобилями, полицейскими, туристами, ни о чём особенно не задумываясь. За то время, когда Майя включила телефон, Диана не позвонила ни разу. Шамблен тоже пока не звонил. Значит, всё так же, значит, Диана, действительно, нашла себе новую подружку.

Верлен стала уходить из дома, останавливалась на набережной или в саду Тюильри и медлительными часами сидела в одиночестве на лавочке, с отстранённым удивлением рассматривая на ладонях красные полумесяцы от ногтей, и читала прозу Марины Цветаевой, в том числе и «Письмо к амазонке».